Будь проклята страсть

Он хотел поклониться, но женщина тянула его к дивану, чуть ли не прижимаясь щекой к его лицу.

   — Знаете, ваш роман очень жесток. Не могу поверить, что вы в душе находите жизнь такой суровой, лишённой нежности. Каждая женщина знает — да, знает, — что может добиться её от мужчины.

Ги поглядел на неё. Она не выпускала его руки.

   — Не говорите мне, что вы ожесточились. Нет, нет, дорогой друг, вы молоды, в расцвете сил. Очень любезно с вашей стороны так откликнуться на мою записку, я хотела пригласить вас...

   — Мне передали, что здесь мой брат, — сказал Ги.

   — Ах да. — Она жеманно улыбнулась, глянув на него из-под ресниц, и погладила по колену. — И вы сразу же догадались, что это шутка. Проницательность светского человека, который...

   — Шутка?

Она вновь жеманно улыбнулась и прижалась к нему плечом. Ги заметил, что накидка умышленно распахнута на её груди. И в раздражении поднялся.

   — Значит, это предлог?

Женщина не ответила. Ги поклонился.

   — Прошу прощения.

   — Нет, нет. Посидите со мной.

Она вскинула подбородок и протянула руку так, что накидка распахнулась, открыв одну большую овальную грудь.

Ги взял шляпу. Женщина откинулась назад и саркастически смерила его взглядом.

   — Я определённо не ошиблась в вас, месье де Мопассан. Вы мужчина с опытом, так ведь? — Потом пылко заговорила: — Приезжайте завтра, в это же время, или послезавтра...

   — Скучнее всего, мадам, совершать прелюбодеяние в назначенное время.

   — О!

Однако поднялась и пошла следом за ним.

   — Загляните завтра, прошу вас...

Ги откланялся снова, вышел и, дурачась, запрыгал на крыльце. Но этот инцидент унял беспокойство об Эрве. Возвратясь в издательство, он сказал Авару:

   — Будьте добры, не давайте моего адреса блондинкам, которым нужен любовник.

   — Хорошо.

Авар протянул ему пачку писем.

   — Как — ещё?

   — Их прислала некая мадам Брюн; там есть письмо и от неё.

   — Клем?

Ги вскрыл конверт, достал листок бумаги и прочёл: «Письма эти пришли после отъезда вашей матери. У вас, кажется, очень много литературных друзей! Водопроводчик прислал две сметы. Я отдала их архитектору. Или не следовало? Напишите, могу ли я сделать здесь что-то для вас. Клем».

Ги сложил письмо. Отлично. Отношения с Клем наладились. Ему послышался её весёлый голос. Милая Клем... Выходя из кабинета, он ущипнул мадемуазель Гиньи за ягодицу.

   — Ой! — Она сверкнула на него всеми зубами. — Месье де Мопассан!

Ги неторопливо пошёл по улице Обер к Бульвару. Террасы кафе заполнялись шумной предобеденной публикой. Мимо семенили юные франты, наряженные по последнему крику моды — в брюки-дудочки и остроносые туфли, с печаткой на левой руке, расставя локти и помахивая тросточкой, которую держали за металлический наконечник. Кто-то напевал популярную песенку «Любовник Аманды».

На площади Оперы человек с причёской и бородой ассирийского владыки, одетый в средневековый флорентийский камзол из голубого бархата и плащ с алой подкладкой, проходя мимо, экстравагантно отсалютовал ему. Ги вскинул руку, отвечая на приветствие. То был Сар Пеладан[100] — эксцентричный мистик и оккультист.

Подойдя к кафе Тортони, Ги остановился и стал оглядывать сидящих, потом из-за столика в центре закричали и замахали руками, приглашая его:

   — Мопассан!

Там были Катюль Мендес, Кладель, Мезруа, Шарпантье, Гюисманс — Ги не видел его несколько месяцев — и Орельен Шолль, журналист и бульварный остряк.

   — Везёт же тебе!

   — Счастливчик!

Его тормошили, ему жали руку.

   — Мало тебе того, что ты оказался под запретом?

   — Чёрт возьми, чего бы я только ни отдал, чтобы обо мне зашла речь в палате депутатов, — сказал Мезруа.

   — О чём речь? Что случилось? — спросил обросший, как никогда, Кладель. — Кто-нибудь мне скажет?

   — Как, ты не слышал, что правительство ополчилось против Мопассана?

   — Кладель устраивал облаву на собак в провинции, — сказал Гюисманс.

   — Ашетт запретил продавать «Жизнь» в привокзальных киосках, поскольку эту книгу нельзя рекомендовать для семейного чтения, — объяснил Катюль Мендес. — Клемансо[101] — ну ты знаешь, тот самый депутат — пытался добиться отмены запрета; потом мы отправили петицию за двадцатью с лишним подписями. В общем, дело кончилось тем, что в дополнение к громкой рекламе, созданной запретом Ашетта, месье Ги де Мопассан и его рассказы обсуждались вчера на вечернем заседании палаты депутатов — вот так.

Довольный Ги пытался протестовать.

   — Я обратил внимание, газеты пишут, что там царило «общее веселье», — сказал Шолль.

   — Все расхохотались, когда Рейналь, министр труда, сказал, что часто получал жалобы от отцов семейств на то, что эта книга продаётся в привокзальных киосках!

   — Мне бы добиться запрета! — вздохнул Мезруа.

   — Его стремление к рекламе — чистейший натурализм, — сказал Шарпантье, подталкивая Ги локтем. — Школа Золя.

   — Авар говорит, у тебя должна скоро выйти новая книга?

   — Да, — ответил Ги. — «Рассказы вальдшнепа». Появится в пятницу.

   — Как?! — зашумели все. — Вот это срок!

   — Неслыханно.

   — Иду домой, побыстрее писать новую книгу, — объявил Мезруа.

   — Послушай, Шолль, — сказал Ги. — Ты что пьёшь — шампанское? Кажется, вчера ты хоронил дядю?