Будь здоров, жмурик

– Ах, конечно, какая же я бяка. Про детей своих забыла. Это вот сыночек наш – Галактион, а эту принцессу зовут Ифигения.

Мальчик поклонился одной головой, бойко, по-суворовски, а девица сделала реверанс. Я тоже поклонился, промямлил свое имя, и добавил что-то вроде «весьма рад отрекомендоваться». Нас провели внутрь дома, и мы попали в провинциальную и наивно-театральную атмосферу сравнительно богатого помещичьего дома. Комнаты ломились от всякого рода выписанных из столицы и даже из заграницы предметов мебели и красивых вещиц – статуэток, флаконов, бонбоньерок, ваз, канделябров, картин и зеркал в золотых старинных рамах, книжных шкафов с собраниями сочинений, ружей и сабель на стенах и прочего. Всего этого было полно в чистых и светлых комнатах. Райский уют и чудесная атмосфера дома умиляли. Ярко горели дорогие люстры, а горящие в них свечи нисколько не коптили аккуратно отбеленного потолка. В доме имелась и просторная зала с камином, пианино и двумя дюжинами кресел. Здесь, очевидно, проводились балы. Прислуги внесли туда подходящий по размерам длинный стол, накрыли его белой скатертью и стали заносить нехитрые деревенские яства и вина, а в центр стола поставили огромный дымящийся самовар. Хозяева пригласили нас закусить. Двое слуг, прилично наряженных специально для таких случаев – мужчина и женщина – остались, чтобы обслуживать господ, подливать, уносить посуду.

– Господа, я, по обыкновению, своих гостей, прежде всего, наливочки прошу отведать, – произнес торжественно Порфирий Карпович. – Крестьяне мои, души верные, Мартынов Илья и Семен Глыбов, специально обучены ремеслу. Рецептик этого бальзама, наш фамильный, под кремневым револьвером никому не выдадут, так-то вот. Такой наливки нигде, сударики мои, днем с огнем не сыщите.

Наливка действительно была божественной. Помимо вишни, я ощутил тонкие, неповторимые ароматы и вкусы дюжины каких-то то ли трав, то ли неизвестных мне плодов.

– Ну, Порфирий Карпович, убили, – воскликнул Толя после первой рюмочки. – Можно сказать, убили наповал. И без вашего кремневого револьвера, а убили-с. От такого восторга тоже ведь можно умереть. Да-с, это чудо. Выкрасть бы у вас рецепт, да, боюсь, ларец у вас далеко спрятан.

Ну, спасибо, братец… Только какой там ларец – все вот тут хранится, – постучал себя по макушке головы помещик. – Скоро Галактиону тайну откроем. Вот только подрастет пусть чуток. Так Анатолий Михайлович, голубчик мой, я вот что хотел бы предложить. Может быть, я вам отправлю как-нибудь бутылочек дюженку, уж не откажите в любезности, примите подарочек? Не голубков, так хоть наливочки… Для этого свистеть-то не надо уметь – пей себе да радуйся. Да и сейчас, вот когда возвращаться надумаете, с собой стеклянницу не забудьте захватить. Веселей будет в дороге.

– Ну, наливка – это пожалуйста, это непременно. Пришлите, сделайте одолжение. С истинной моей готовностью приму подарочек ваш. Ведь и правда – не голубь, не улетит. Хотя, как сказать, долго не засидится на месте. Тут вам, Порфирий Карпович, уламывать нашего брата не придется. Соглашаюсь и буду покорно, но с нетерпением ждать гонцов ваших.

– Ах, как я рад. А то иной раз думаю, ведь это же не что иное, как произведение искусств и им должно делиться. Об этом надобно громко кричать, что б знали люди добрые, какие чудеса встречаются, и не только в музеях, но и на семейных столах глубинки нашей, в погребах и чуланах. Вот ведь оно как. Ну-с, а теперь, как говорится, чем бог послал. Прошу откушать хлебца, так сказать, затрапезного.

Я думаю, каждый, кто изучал быт ушедшей эпохи по книгам Гоголя или Тургенева, может представить тот нехитрый ассортимент блюд и закусок, которыми были богаты провинциальные помещичьи дома в те времена. Подавляющее большинство яств – плоды своего сада, леса, прудов, полей и огородов. На столе появились пироги и кулебяки с множеством начинок, стопки вечно не остывающих горячих блинов, политых растопленным маслом, молоко, сливки, творог, яйца, грибочки, глыбы красной и черной икры, свежайший хлеб – белый и черный, горячие блюда рыбные и мясные. Дичь из своего леса, рыба из своего пруда, и прочее, и прочее – о, боже, чего только мы не отведали с Толей. Такого количества еды в физическом мире не способен поглотить никто, даже Собакевич. А тут – одно только чувство глубокого удовлетворения, причем без отрыжки, тяжести в животе и сонливости. Беспокоиться об ожирении нет необходимости. Да, а кроме наливки была еще и холоднющая водка в ледяных стопках, и чудесное вино, и ликеры.

– Ах, караул, я совсем пьяна, – наигранно заохала Вангелия Прокофьевна после одной рюмочки какого-то упоительного сладкого напитка. – Скоро песни начну петь.

– Вангеша, – воскликнул Порфирий Карпович, – ну не пугай детей. Впрочем, непременно спой. Ты же любишь петь. Ну, хорошо, пусть сначала Ифигенюшка сыграет что-нибудь Анатолию Михайловичу и Александру Константиновичу на фортепьянах. Ты согласна, душа моя? – обратился он к дочери. – А потом мамон нам что-нибудь споет под твой аккомпанемент, романс какой-нибудь или арию.