Будь Жегорт

Я обернулась – за мной стоял какой-то военный, он сильно хмурился, у него в руках был пестрый флажок, каким машут на старте. Я ничего не ответила.

– Я тебя спросил, девочка, взгляни на меня. Что тебе сделали эти муравьи?

– Ничего, – сказала я и тоже нахмурилась, чтобы он видел, что я его не боюсь.

– Тогда зачем ты это делаешь, зачем их обижаешь?

– Не знаю. – Я сильно пинала землю, так что у меня заболел палец на ноге.

– Муравьи тоже хотят жить, как, например, и ты, и когда ты их обижаешь, им тоже больно. Хотя они и не умеют говорить.

– Вы все расскажете? – спросила я.

Военный махнул рукой: нет, мол, и сел рядом со мной на землю.

– У тебя что-нибудь случилось?

– Нет. Я злюсь, потому что нужно на соревнования, а я не хочу. Надо мной будут смеяться.

– Это нужно выдержать, – сказал военный. – Это не страшно.

– Вам легко говорить, вы взрослый и можете делать, что хочется, а ничего, что вам не хочется, делать не должны.

– Вовсе нет, вовсе нет, так только кажется.

– И что, например, вы должны делать, чего вам нисколько не хочется?

– Послушай, меня зовут Гонза, можешь говорить мне «ты». Например, я должен служить в армии. Этого я совсем не хочу. Но к счастью, осталось только четырнадцать дней.

Я хотела его спросить о муравьях, но заметила, что на сцену забирается Валова.

– Смотри, – сказала я Гонзе, – у нее тоже все плохо.

Все действительно было плохо. Сначала Валова побелела, потом покраснела, потом начала читать. Она заикалась как никогда, ее было вообще не понять. Она прочитала только две строфы из шести, но это длилось так долго, будто их было двенадцать.

Потом все как-то закончилось, не знаю как. Я к тому моменту закрыла глаза и, чтобы поднять настроение, вместо Валовой на сцене представляла себе казнь рыцаря Далибора из Козоед. Получалось хорошо. Военные барабанили, барабанили, и один грязный оруженосец заставил Далибора встать на колени и положить голову на плаху.

– Бедняга! – вздохнул Гонза.

Я открыла глаза.

– Мне тоже его ужасно жалко, – сказала я и заметила, что Гонза меня не понял. – Ну пока, мне пора на соревнования, – я решила не объяснять, что я представляю в голове, раз ему не понравилось тогда с муравьями.

Начался забег на пятьдесят метров. Всегда по пять человек. Сначала девочки. Мальчики стояли вдоль дорожки и покрикивали. Когда подошла моя очередь, они заорали: «Давай, Мобидик!» И я подумала, что если прибегу хотя бы предпоследней, то Далибора еще могут помиловать. Но, наверное, не надо было ни о чем думать. Я упала, как только разогналась. Разбила коленку, ободрала ноги, руки и голову. Наверное, очень сильно, потому что прибежали учительницы и усадили меня на траву. Как раз рядом с тем кустом, у которого ходила Валова. Я сидела на земле и смотрела, как у меня отовсюду течет кровь и что в ноге у меня дыра, а в ней щебенка. В общем, я была довольна, потому что знала, что уже не придется ни бегать, ни прыгать. Вокруг летали мухи и жужжали как умалишенные. Я думала, они одурели от моей крови, а потом обернулась и заметила, что тот куст за мной весь в рвоте. У меня сильно закружилась голова, и я, кажется, потеряла сознание, потому что потом пани учительница Верецкая смотрела на меня странно сверху и откуда-то издалека звала: «Соучкова, что с тобой? Вставай! Ну же! Очнись!» А потом она сказала другим учительницам: «Девочки, она шлепнулась. Что будем с ней делать?»

Но это я уже слышала довольно хорошо и села.

– Ну наконец-то! – сказала она. – Слушай, Соучкова, отправляйся домой, но по пути зайди к врачу, хорошо? А пойдет с тобой… вот Валова, на случай, если тебе снова станет плохо.

Я подумала, что будет намного хуже, если Валовой снова станет плохо, но главное, мы могли уйти.

Мы потихоньку пошли через площадь к поликлинике. Это немного портило радость.

– У меня уже даже ничего не болит, может, нам туда не ходить?

– Так нельзя, раз товарищ учительница велела, мы должны идти.

Валова даже не взглянула на меня. Только все смотрела на свои ботинки, и казалось, что она вот-вот заплачет. Я поняла, что ничего не получится.

В поликлинике врач помазал мне колено мазью, забинтовал его и еще сделал укол от столбняка. Ничего страшного. Я боялась, что он захочет меня побрызгать перекисью, как делает Каченка, а после этого болит намного сильнее.

Когда я вышла из кабинета, Валова сидела в коридоре и рассматривала свои подошвы. Потом сразу встала и опять пошла со мной. Здена говорит, что отец сильно лупит Валову, они соседи.

– Я сейчас в театр иду, хочешь со мной?

Она помотала головой.

– Пойдешь домой? Или куда?

– К маме, – сказала Валова.

Ее мама преподает у дурачков в коррекционной школе, поэтому она очень строгая.

– Слушай, давай зайдем в костел, – сказала я, потому что мы как раз шли мимо.

– А что там? – спросила Валова.

– Как что? Скульптуры, картины, Бог, цветные окна, разное… А что, ты никогда там не была?

Она опять смотрела на ботинки.

– Тогда пойдем посмотрим, там правда очень красиво.

– Я не могу. Папе туда нельзя, потому что он военный, а мне нельзя, потому что он мне запретил.

– Не будь трусихой! – сказала я.