Проверка в торговой сети затягивалась. Жулики действовали изворотливо, не оставляя видимых следов. Мы поместили в газете информацию о проверке в горторге, но на этот раз ни Ширвани, ни Багиров никак не отреагировали. Не было и вызовов к начальству.
Как-то заведующий сельскохозяйственным отделом показал мне письмо, в котором сообщалось о злоупотреблениях в системе «Заготзерно». После редакционного обсуждения мы решили к проверке привлечь на этот раз республиканскую прокуратуру.
Прокурором Нахичеванской автономной республики в ту пору работал Джафар Газанфаров, вместе с которым мы когда-то учились б партийной школе в Баку. Он сразу же отозвался на мое предложение.
В очередном номере газеты мы дали информационное сообщение о том, что «в конторе «Заготзерно» некоторые нечистоплотные люди разбазаривают государственное имущество. В связи с этим редакция газеты совместно с прокуратурой республики проверяет состояние дел в конторе. О результатах проверки редакция обязалась сообщить в очередном номере».
После объявления редакционная почта газеты возросла в несколько десятков раз. В письмах были советы, пожелания, жалобы, а иногда и указания на незаконность действий каких-нибудь бюрократов или жуликов.
При газете постепенно образовался актив корреспондентов, которые живо откликались на темы, затрагиваемые нами.
От номера к номеру газета завоевывала авторитет. Возросло количество постоянных подписчиков. Продаваемые в розницу экземпляры расхватывались с ходу.
Во время очередной встречи у секретаря обкома он поинтересовался редакционными новостями, спросил о методах проверки писем трудящихся. Потом сообщил, что на очередном заседании бюро одобрен и признан своевременным рейд газеты в горторг и контору «Заготзерно».
Я сказал, что и к проверке в горторге, и к «Заготзерну» подключены работники прокуратуры.
— Только советую вам не торопиться, тут нужна особая тщательность и щепетильность.
Перешли к вопросу об освещении работ, проводимых машинно-тракторными станциями. Секретарь посоветовал послать рейды и в МТС: мол, если основываться только на сообщениях директоров станций, то картина получится слишком радужная, а это никому не нужно.
Разговор меня удовлетворил вполне. Мне все больше нравился спокойный, уравновешенный тон, которым секретарь говорил со мной, рассудительность и внимательность его к мелочам. По целому ряду замечаний я понял, что секретарь — знающий газетное дело человек.
В конце беседы он предложил мне вести в местной партийной школе курс журналистики.
Это польстило моему самолюбию, и я согласился. Когда уже собирался уходить, он вдруг спросил:
— А тебе не надоело одиночество? Почему не перевозишь сюда семью? Если остановка за квартирой, то я немедленно дам указание!
Я не стал скрывать от него своих планов на будущее:
— Я не хочу брать сюда семью.
— Почему?
— Хочу сам отсюда уехать. Пора наконец закончить Институт марксизма-ленинизма! К тому же я начал писать книгу, а времени здесь у меня совершенно нет.
— Скоро состоится Первый съезд писателей Азербайджана, как вы, наверно, знаете. — Он говорил так, будто не слышал всего, что я ему только что сказал. — Думаю, неплохо бы провести у нас совещание нахичеванских писателей. Хорошо бы к совещанию выпустить специальный литературный номер газеты!
— Хорошая мысль, — поддержал я секретаря. — Постараюсь осуществить ваше пожелание, только и вы прислушайтесь к тому, что я вам сказал: обещайте отпустить меня после того, как пройдет совещание писателей и закончится учебный год в партийной школе.
— В конце июля мы вернемся к этому вопросу, — сказал он.
— До июля очень далеко, к тому же в нем тридцать один день! Мне бы хотелось услышать от вас более точную дату.
— Если вы так уж добиваетесь точности, то… — Он перелистал страницы настольного календаря, нашел июльские, но не остановился на них, а открыл на листочке, где стояло «1 августа». — Вот и запишем: «Решить первого августа вопрос об освобождении Будага Деде-киши оглы от занимаемой должности. Причина — желание учиться».
Я усмехнулся, а он в ответ пошутил:
— По нечетным дням у меня бывает хорошее настроение. Я в эти дни добрый.
Я подумывал над тем, чтобы увеличить формат нашей небольшой газеты и получить возможность помещать в одном номере как можно больше материалов: старый объем сковывал нас.
Казалось бы, никаких преград: маленький тираж создал в наших подвалах изрядный запас бумаги, которую планировали для большего тиража. Наша типография могла работать еще целый год, не пополняя бумажных запасов, а плановая бумага продолжала поступать.
Обо всем этом я написал в Баку, в сектор печати Центрального Комитета, откуда вскоре пришел ответ, запрещавший увеличение формата.
Не принимая во внимание запрет и не говоря никому ни слова, мы выпустили в День Красной Армии номер увеличенного формата. В областном комитете партии нашему почину не придали особого внимания, но из Баку (из сектора печати) позвонили в областной комитет и официально уведомили, что я занимаюсь самоуправством.