Будаг — мой современник

Когда по моей инициативе затевался рейд работников редакции в управление торговли, ответственный секретарь предупредил:

— Учтите, что Джебраил Ширвани на короткой ноге со всем начальством в республике! Тот, кто его задевает, как правило, плохо кончает.

— От судьбы не уйдешь! — согласился я с его доводами, но от своей затеи не отказался, несмотря на уговоры и увещевания ответственного секретаря. Он напирал на то, что надо, мол, посоветоваться в обкоме и что Ширвани и на порог не пустит в горторг участников рейда.

Но я проявил настойчивость.

— Если печатный орган обкома будет совершать сделки с явными жуликами, то его надо закрыть! — заявил я. — Авторитет можно завоевать, только проявляя принципиальность и бескомпромиссность. И коль скоро вас так пугает возможность встретиться нос к носу с Джебраилом Ширвани, то рейдом будете руководить вы!

К моему удивлению, ответственный секретарь не стал возражать и тут же согласился.

Рейд начался, а на следующий день начальник горторга прислал ко мне своего заместителя Мамеда Багирова.

Ему было уже за пятьдесят. Он улыбнулся, показав ряд золотых зубов, и сказал, что зангезурец, мол, мой земляк. Прошел к столу, поскрипывая начищенными ботинками, и теребил в руках довольно увесистую золотую цепь, к которой были прикреплены часы.

— Я вас слушаю, — сухо сказал я.

— Товарищ Ширвани просил передать, что в интересах дела было бы хорошо, если бы ваши корреспонденты оставили горторг в покое. Уже пять лет я работаю в торговой системе, и ни разу у нас не возникало разногласий с газетой.

Я молчал, а он между тем продолжал:

— Джебраил Ширвани работает здесь еще дольше. Его знают не только в Баку, но и в Москве.

— А вот в Нахичевани его, возможно, не знают.

— Вы, наверно, шутите?

— Какие шутки!

Тогда Мамед Багиров решил внести определенность в наши с ним отношения:

— Может быть, у тебя есть какое-нибудь желание? Или нужна помощь? Говори, не стесняйся!

— Да, есть пожелание.

— Ну вот, — оживился он, — это другой разговор! Я весь внимание!

— Желание мое невелико: освободить Джебраила Ширвани от занимаемой должности!

Он возмутился:

— Я говорю с тобой серьезно, а ты!.. — Но тут же сказал: — Да, видно, вода в вашей деревне бодрящая, спорить любишь! — И усмехнулся. — Подумай сам, ну к чему тебе с нами обострять отношения? Там, где можно выиграть, ты запросто можешь проиграть! Да и что ты теряешь, идя на добрые с нами отношения?!

— Принципиальность коммуниста!

Он опешил и долго не мог выговорить ни слова, а потом покачал головой:

— Да, тебя не переговоришь. Впрочем, тебя не в чем упрекнуть, да и что ты в жизни видел? Другие пачками глотают деньги… Но понимаешь ли, я обещал Джебраилу, что поговорю с тобой как земляк с земляком. Земляки всегда могут договориться, не так ли? Ведь мы, если здраво рассудить, почти родственники!

— Что еще вы хотите мне сообщить?

— Что еще? Да, да, — заторопился он, — я тебя понял! Вот, я принес тебе от Джебраила шесть тысяч рублей и пять золотых царских десяток. Хочешь, прямо сейчас тебе здесь отдам, а нет — принесу вечером на квартиру.

— Ну, вот что, земляк, поговорили, меру знать надо! И запомни: я не хочу лишать твоих детей отца, не то немедленно вызвал бы милицию!

Мамед Багиров побагровел, поднялся и тяжелым шагом покинул кабинет, все так же поскрипывая блестящими сапогами.

Через день меня вызвал к себе председатель нахичеванского Совнаркома. Говорили, что это честнейший человек, безупречный организатор, что он болезненно воспринимает малейшие недостатки, которые обнаруживаются в республике, словно касаются они его лично. И не любит, когда о них первыми заговаривают другие. Мне передали, что он выражал недовольство по поводу безобразий, вскрытых газетой в Наркомате финансов: и безобразия его возмутили, и то, что вскрыла их именно газета!..

Меня он встретил с явным раздражением:

— Сначала вы занялись тем, что переполошили город сообщениями о неблагополучии в Наркомфине. Что вас заставляет совать теперь нос в дела горторга? — Говорил еще что-то в этом духе на повышенных тонах.

— Не кричите на меня, — перебил я его. — Я не привык, чтобы со мной так громко разговаривали.

Моя отповедь заставила его понизить голос:

— Объясните вашу позицию!

— Я давно знаю, что хороший язык дает хозяину поесть меда, а дурной приносит ему одни несчастья. Но, даже зная это, я не погрешу против истины! — начал я спокойно. — Я знаю, что вы честный человек, но если поступят сигналы о неблагополучии в вашем учреждении, как это было в случае с горторгом, то работники газеты постучатся и в ваши двери!

В первый момент он растерялся, явно не ожидая от меня такого ответа, но потом, взяв себя в руки, резко заговорил:

— Я вас еще раз предупреждаю: умерьте свой критический пыл! Дайте нам спокойно работать!.. — И уткнулся в свои бумаги, давая мне понять, что наш разговор окончен.

— Я уйду, но от своих намерений не откажусь. Советская печать призвана быть оружием партии в борьбе против искажений ее линии.

Он ни словом мне не возразил.