Будда

И как всегда, через все проповеди и наставления красной нитью проходила мысль о сострадании как самой главной благодетели. Как-то раз между царем Прасенаджитом и его женой зашел разговор, в котором каждый из них признался, что для него нет ничего дороже собственного «я». Как вы могли бы догадаться, Будда наверняка не одобрил бы такой постановки вопроса. И все же, когда царь Прасенаджит поведал ему об этом разговоре, Будда не стал укорять его, заводить разговор об анатмане или проповедовать основы Восьмеричного пути. По своему обыкновению, Будда взглянул на предмет обсуждения с точки зрения собеседника и построил свой ответ исходя из представлений самого царя, а не того, что должен был думать Прасенаджит по мнению самого Будды. Поэтому он не стал убеждать царя в том, что собственное «я», душа, есть не более чем заблуждение — не будучи тренированным йогином, царь все равно не смог бы «увидеть» этой истины. Вместо этого Будда предложил подумать о следующем: если он, царь, находит, что его собственное «я» для него дороже всего на свете, то резонно предположить, что так же могут думать и другие, и так же стремиться ублажать свое собственное «я». Отсюда Будда сделал вывод, что «человек, который любит свое "я", не должен причинять вред "я" других людей»[38]. Иными словами, надо следовать максиме, именуемой в других культурах золотым правилом нравственности: «Не поступай с другими так, как ты бы не хотел, чтобы поступали с тобой»[39]. Конечно, мирянину было невозможно полностью изжить эгоистическое самосознание, но любовь к собственному «я» могла бы научить его относиться сочувственно к уязвимости «я» других людей. Это позволило бы ему избавиться от шор собственного эго и приблизиться к ахимсе.

Манера, избранная Буддой для проповедования мирянам, отчетливо прослеживается в знаменитом Наставлении каламам[40], народу, населявшему одноименную республику северной части долины Ганга. В прежние времена это была самостоятельная племенная республика, но позже попала под влияние царства Кошалы, что дало импульс развитию городской цивилизации. А, как нам уже известно, везде, где зарождались города и городская жизнь, люди, непривычные к новому укладу, начинали испытывать духовный голод, одиночество, неприкаянность. Примерно так и обстояли дела у каламов, когда странствия привели Будду в их город Кешапутра. Узнав о его появлении, горожане снарядили делегацию, чтобы просить у Будды помощи и совета. В их город, пояснили каламы, часто заходят аскеты, духовные наставники разных сект, брамины и каждый превозносит свое учение, объявляя все прочие ложными. Эти многочисленные дхармы не только противоречат друг другу, но и чужды им, жителям Кешапутры, потому что все как есть проистекают из туманных умозрительных построений болтунов, что странствуют из города в город. «Так кто из духовных учителей говорит истину, а кто лжет?» — спросили у Будды посланцы. В ответ он сказал, что хорошо понимает причины их сомнений и растерянности. Далее он стал беседовать с каламами, встав на их позицию. Он не хотел усугублять их смятение изложением основ собственной Дхармы, что лишь сильнее запутало бы их, а провел нечто вроде импровизированного наставления (напоминающего излюбленную мудрецами «осевого времени» Сократом и Конфуцием форму философского диалога). Будда хотел подтолкнуть каламов самостоятельно разрешить свои сомнения. Начал он с того, что объяснил им корни их неверия: всякий раз они ожидали, что очередной мудрец раскроет им глаза на истину, а потом, прислушавшись к голосу своего сердца, убеждались, что сами знают истину.

«Послушайте, каламы, — обратился к ним Будда, — не удовлетворяйтесь свидетельством других, не принимайте чужих слов на веру. Каждый человек обязан самостоятельно определяться в вопросах морали. Взять, например, жадность: хорошее это качество или плохое?» — спросил Будда. «Плохое, Господин», — ответствовали каламы. Тогда Будда спросил: «А не замечали ли вы, что человек, алчущий чего-либо, готов ради этого убить, украсть или солгать?» — «Да», — согласно закивали каламы. «А не делает ли алчного эгоиста такое поведение изгоем, а стало быть, человеком несчастным? — продолжал задавать вопросы Будда. — И как насчет ненависти или чрезмерной привязанности к собственным заблуждениям вместо попытки увидеть вещи в их истинном свете? Разве эти чувства не ведут к боли и страданиям?» Каламам оставалось только согласно кивать. Так, шаг за шагом апеллируя к их жизненному опыту, Будда подводил своих слушателей к пониманию пагубности «трех огней» — алчности, ненависти и неведения. К концу беседы каламы обнаружили, что, в сущности, уже знают основные принципы Дхармы. «Поэтому я и призываю вас не полагаться на слова учителя, каким бы мудрым он вам ни казался, — молвил в конце Будда. — Когда вы знаете по себе, что одни вещи "благотворны" (кусала), а другие — "неблаготворны" (акусала), вы должны именно этим руководствоваться в своем поведении, независимо от того, что говорят другие»[41].