Будда

Болезнь Учителя глубоко потрясла Ананду. «Я привык видеть Благословенного здоровым и бодрым», — дрожащим голосом пожаловался он Будде. Впервые Ананда осознал, что горячо любимый Учитель может умереть. «Я почувствовал, что мое тело будто одеревенело, я стал плохо видеть, и ум стал подводить меня», — продолжал Ананда. Одна лишь мысль давала ему некоторое утешение: Будда не умрет до тех пор, пока не сделает распоряжений насчет своего преемника во главе сангхи и управления ею, потому что после ухода Учителя в ордене произойдут перемены. Будда вздохнул и терпеливо спросил: «Чего сангха ждет от меня, Ананда?» И действительно — бхикшу уже узнали все то, что должен был поведать им Учитель, в Дхарме не было сокровенных фрагментов, предназначенных только для избранных — не было ничего такого, что Будда должен был бы специально передать кому-то. К тому же Будде никогда не были присущи мысли вроде «Я должен управлять сангхой» или «сангха полагается на меня». «Я уже старый человек, Ананда, мне уже восемьдесят, — продолжил он непреклонно. — Мое тело подобно старой повозке, которая держится только связанная ремнями». Единственное, в чем Будда черпал бодрость и утешение, были медитации, приближавшие его к покою и нирване. И к такой медитации должны стремиться все бхикшу и бхикшуни: «Каждый из вас должен лишь в себе находить прибежище, и ни в ком другом». Ни один буддист не должен полагаться ни на кого, кроме себя, не нуждаться в ком-то, кто вел бы за собой орден: «Дхарма и только Дхарма есть его прибежище»[17]. Как бхикшу научиться полагаться только на себя? Ответ уже известен: медитация, концентрация внимания, осознанная внимательность и строгое следование правилу отрешенности от мира. Сангха не нуждается в едином руководителе, не нуждается в том, чтобы ею управляли. Весь смысл жизни Будды заключался в том, чтобы раскрыть внутренний духовный резерв, который сделал бы такую зависимость нелепой и ненужной.

Но Ананда все еще не достиг нирваны. Он так и не освоил до конца мастерство йоги и не сумел бы обрести должную степень самодостаточности. Ананда был глубоко привязан к Учителю, и ему суждено было стать прообразом тех буддистов, которые не готовы к самостоятельному пути к нирване. Им необходимо живое воплощение Учителя, к которому они питали бы сердечную привязанность (бхакхти), черпая в ней стойкость духа и воодушевление. Через несколько дней после этого печального разговора с Буддой Ананду ожидал еще один удар — из Наланды пришли вести о смерти Шарипутры и Маудгальяяны. И снова зрелище скорби и горя Ананды вызвали у Будды мягкое осуждение. А чего же он ждал? Не в том ли самая суть Дхармы, как в осознании, что все преходяще и ничто не может длиться вечно? Разве он, Ананда, не знает, что человек обречен терять всех, кто ему дорог? Не вообразил ли Ананда, будто Шарипутра унес с собой в могилу законы и прозрения, которыми живут буддисты, или что с его уходом сангха лишилась нравственного кодекса и искусства медитаций? «Нет, Господин», — запротестовал несчастный Ананда. Просто он никак не может забыть, как великодушен и добр был с ними Шарипутра, как он поддерживал их и помогал своей неустанной проповедью Дхармы. У Ананды сердце кровью обливалось при виде чаши для подаяний и желтого одеяния Шарипутры, которые принес с собой молодой монах, известивший их об этом горе. «Ананда, — снова обратился к нему Будда, — каждый из вас должен жить, находя утешение в самих себе, находить прибежище лишь в себе и ни в ком другом; каждый из вас должен находить утешение в Дхарме, сделать своим прибежищем Дхарму и только Дхарму и ничто другое»[18].

Сам Будда был далек от того, чтобы оплакивать смерть своих лучших учеников. Напротив, мысль о том, что они достигли паринирваны и окончательно освободились от бренности существования, наполняла его радостью. Каким счастьем для него было иметь двух таких учеников, снискавших всеобщую любовь и уважение в сангхе! Как он может горевать, если они сумели достичь конечной цели своего духовного подвижничества[19]?