Увиденные мною обряды Эсала–перахяры лишний раз убеждали меня в том, что в народном сознании сингалов и в традиционной ритуальной практике соединяются понятия и представления различной исторической давности, разных идеологических систем. И в целом достаточно гармонично! Конечно, со всей наглядностью проявилось стремление и умение хранителей буддийской веры поставить свое учение выше всех прочих народных воззрений (и это утверждалось многими символами и знаками), хотя одновременно они продолжают считаться с неискоренимым убеждением людей в действенности магических обрядов «низшего» порядка. Сохраняя за собой высшую ступень в иерархической лесенке, они не отказываются признавать также и все нижние. Более того, мне показалось, что усиленной пышностью перахяры, обилием магических обрядов монастырь даже как бы укреплял свой престиж, который, впрочем, и так высок. В частности, само событие беланвилльской перахяры нашло достойное отражение в прессе, чего удостаивается не всякий монастырский праздник.
Из совокупности отдельных мелких впечатлений создавалось ощущение какой–то заметной индуизированности всего зрелища, а также простонародной его архаичности. Было ясно также, что в это время «собрали» воедино как можно больше разнообразных средств магической защиты, персонажей различных народных культов, которых следует почтить или задобрить ради обретения благополучия и процветания. Возможно, что это дополнительно диктовалось и сложившейся в то время в стране особо острой социально–политической обстановкой, которая, естественно, воспринималась большинством людей как роковое несчастье.
Не случайно поэтому была так заметна роль демона Гара–яки и связанных с ним обрядов среди других ритуальных сцен. К этому герою я уже обращалась выше и определила основное качество этого демона как хранителя (здоровья, благополучия, дома), отметив также его своеобразную двуполость — в сочетании мужского имени с женскими атрибутами в костюме и поведении. Это разительное качество ярко проявилось и у того Гара–яки, который в беланвилльской перахяре шел почти в самом начале процессии. Это была огромная фигура, в два человеческих роста, и с двумя лицами: вперед глядела обычная, характерная (не спутать ни с каким другим демоном) маска Гара–яки, а назад — тоже маска, но изображающая женское лицо, розовое, круглое, с очень добрым выражением. Было очевидно, что, глядя вперед, персонаж как бы устрашал и таким образом «обезвреживал» пространство перед собой, а глядя назад — излучал добро и благость. Так что женственная сущность проявлялась здесь не в элементах наряда или манерах, а непосредственно в личине. Кстати, костюм у данного персонажа в процессии был абсолютно невыразительным: некое подобие балахона, дабы просто прикрыть изображающих демона актеров (видимо, один стоял на плечах другого).
Удивительно, что, несмотря на явную маску Гара–яки, в толпе на мой вопрос, кто это такой, ответили, что это Брахман, или Брахма, и у него два лица, потому что он видит прошлое и будущее. А назавтра и в монастыре уже упомянутый гид объяснял мне, что персонаж этот — Махабрахман: «…театральное, — подчеркнул он, — воплощение Махабрахмы, творца мира». Он же сказал, что у «настоящего Махабрахмы» «на самом деле» четыре лица, но здесь уж, мол, изобразили только два. И первое, мужское — грозное, а в женском лице запечатляются такие черты Махабрахмы, как милосердие, доброта, мягкость и т. п. Так или иначе, подтвердился двойственный характер персонажа: устрашителя, с одной стороны, и хранителя–защитника — с другой. А именно это — специфическая, как мне представляется, черта Гара–яки в отличие от многих других сингальских демонов. Не случайно, в частности, считается, что присутствие его маски (или статуэтки, которые тоже иногда делают) в доме допустимо, безопасно, тогда как никто, пожалуй, не поместит у себя маску Махасоны, демона кладбищ, или Калукумары (Черного царевича), смертельно опасных по своей сути.