Для «кипячения молока» очажок в три кирпича и сам костер изготовил тот же «капурала от меча», но теперь он был не в своем торжественном наряде, а просто в белом саронге. Он же в процессе ритуала пел заклинания вместе с барабанщиком, который и ударял в барабан, и подпевал. В заклинаниях были славословия богу и просьбы о покровительстве. Длилось все довольно долго. В дверях храма толпились верующие. Одна пожилая женщина вдруг как будто начала впадать в транс, танцевать, высоко подпрыгивая и воздевая руки, но быстро это прекратила.
Тем временем у входа в храм появился и Гара–яка в костюме, но пока без маски. После танца в храме он вышел из дверей уже «законченным» Гара–якой, то есть в своей характерной и выразительной маске: зеленое лицо со слегка крючковатым носом, невысокая «корона» из трех капюшонов кобр, осклабленный зубастый рот (однако словно бы улыбающийся), большие уши в виде розеток — стилизованных цветков лотоса; два изогнутых клыка в уголках рта иногда изображаются, иногда нет. Вход в храм Вишну находился почти напротив боковой стены и крыльца здания, где обитали монахи, там был и рабочий кабинет настоятеля. Монахи уже сидели под навесом крыльца. Туда и направился Гара–яка, а с ним барабанщики и зрители. Сначала «демон» молча танцевал довольно бурный танец, потом завел, как полагается, разговор с барабанщиками. Некоторое время Гара–яка как бы осваивался в этом мире, приспосабливался, в частности, к языку людей. Барабанщика он называл
Любопытна была реакция монахов: старшие сидели спокойно, некоторые даже посмеивались над комическими диалогами Гара–яки с барабанщиками. Один же молоденький монашек почти отворачивался от всего этого зрелища, и с точки зрения традиционной буддийской морали он был, видимо, прав, так как зрелища монахам по старинному обычаю не положено смотреть. Не вполне обычно и присутствие их на действе магико–заклинательного характера.
В конце подвели к крыльцу и слона без попоны — того, главного, который вез ступу. Оказалось, что лоб и «нос» у него светло–розовые, в крупных коричневых пятнышках, точно в веснушках. А на его огромные бивни, теперь без наконечников, смотреть было жутковато: один из них чуть не под мышкой у меня прошел, так как слон совсем незаметно вошел своей тихой поступью в толпу зрителей и стоял бок о бок со мной. Гара–яка и со слона «снял зло и усталость», обмахнув его по хоботу ветками манго в направлении также сверху вниз. Возможно, этот эпизод со слоном был нововведением, навеянным неожиданной гибелью кандийского Раджи. Кстати, когда я была в этом же монастыре в другой раз, то застала кормление главным монахом молодого слона, тоже розовоносого, с веснушками (ему давали бананы), — видимо, то был запасной Раджа. Во всяком случае, он откликнулся на это имя, приподняв одно ухо и хвост, когда я застала его купающимся в бассейне, где он лежал на боку как бревно, а я хотела его сфотографировать.
Мы провели в монастыре несколько часов, при мерно до пяти вечера. Все это время сюда приходили верующие, больше всего шли к древу Бо и в девалы, зажигали светильники, несли цветы: очень часто огромные лотосы, синие, белые, розовые. Входя на территорию, люди сдавали вещи и обувь в камеру хранения. Рядом, почти у входа, был фонтан с несильной струей, построенный в форме капители Ашоки. Здесь набирали воду в горшочки, чтобы полить древо Бо. В те дни вообще в монастырях устраивалось особое поклонение деревьям Бодхи, что, мне кажется, связано с символикой плодородия, которая является важнейшей в празднике эсала. К тому же для монастыря Беланвилла их древо Бо является особой реликвией.
У ограды монастыря с внутренней стороны стояли лотки и киоски: шла торговля литографиями с буддийскими и индуистскими (!) персонажами; продавали также жареный горох, детские игрушки, галантерею,