Будем меняться мужьями?

Теперь Жене грустно было думать, что ее опыт взрослой женщины недалеко ушел от опыта ее же старшеклассницы. Теперь ей хотелось тоже бесстрашно плыть по жизни, как это делали подруги, встречаться, сходиться, расходиться с людьми, пробовать варианты, получать новые впечатления, расширять собственные границы, чтобы потом, как говорится, не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. К Саше ее тянуло и это открытие, и те чувства, которые она неожиданно испытала на встрече одноклассников. К ней словно вернулись юные эмоции – и сразу так все раскрасили, словно превратили спокойные, не доставляющие особых хлопот, но и не будоражащие душу будни в настоящие захватывающие праздники. Она не понимала, чего именно хочет от Саши, но очень дорожила своим внезапно вспыхнувшим ярким переживанием, которое тоже не знала как назвать.

Она сражалась с собой, не решаясь на встречу, и в то же время дерзко спорила с воображаемым обвинителем. Почему я не могу просто-напросто увидеться с одноклассником?! Встретились – посидели – разошлись. Вот и вся программа! Но зато я перестану потом считать себя робкой овцой, не смеющей даже в ресторан сходить с посторонним мужчиной. Вон девчонки как живут… А я? Я будто в матрицу попала, где все расписано, подогнано, обезврежено! Да точно ли это жизнь, и счастливая жизнь, как мне раньше казалось? Ведь нет ни душевных полетов, ни телесных рисков, ни экстремальных событий, ни побед над собой!

А Саша все звонил, все спрашивал, когда они увидятся. Она отвечала: не знаю. Когда-нибудь… Или вовсе уходила от ответа, задавала случайный вопрос, меняла тему. Но в конце концов согласилась.

Женя подходила к оговоренному месту с трепещущим сердцем, а когда заметила его, топчущегося под памятником, с цветами в руках, рванулась почти бегом, про все забыв, счастливо сияя влюбленным лицом. И сам он, едва увидел издали, так и полетел ей навстречу, словно подгоняемый волной… «Животик его совершенно не портит, – на бегу умилялась Женя. – И все у него какое-то особенное, все ему идет…» Они добежали друг до друга и обнялись. «Славка по сравнению с Сашей – Давид Микеланджеловский… И что? – мелькнуло у Жени, и она тут же почувствовала, что муж ее чем-то раздражает. – Вообще он весь какой-то убийственно идеальный…» – заключила с новой для себя неприязнью.

С того дня Женя и Саша уже не могли не встречаться. Свидания были в общем-то невинны, Женя не решалась на постельную измену, а Саша не торопил. Они гуляли, когда удавалось, встречались в кафе ненадолго. Дома она говорила, что засиделась с подругами, задержалась на работе, зашла в косметический салон… Вечерами Саша караулил за углом их офисного здания, и потом они шли, обнявшись, по бульварам до следующей станции метро. Целовались. Женя летала как на крыльях. Ей хотелось продолжения. Но она сама пресекала их объятия, отворачивалась, бормотала: «ну всё, всё…» – и чувствовала себя еще по эту сторону черты, за которой, казалось, ничто уже не сможет оставаться по-старому. Она боялась кардинальных перемен. И в общем-то не хотела их.

Но дома все равно что-то менялось. Собственная ложь мучила и, будучи вполне правдоподобной, самой же Жене казалась глупой и неубедительной. И на семейные будни она теперь смотрела куда более критичным взглядом. Непонятно почему, Слава стал раздражать. Даже его обычай дважды в день подтягиваться на домашнем турнике вызывал враждебные чувства. Она сама не понимала, чем именно могла не нравиться невинная и, в общем-то, похвальная привычка, но в душе́ злилась на мужа и напрягалась, когда он, легко подпрыгнув, приступал к своим силовым упражнениям. «Зачем это нужно? – думала недружелюбно. – Какое-то тупое стремление к внешнему совершенству…» Она сама же осуждала себя за эту критику, которой муж явно не заслуживал. Но на следующий день ее снова бесила его физкультура. «Дурацкий выпендреж, – злилась Женя. – Почему-то другие без этого прекрасно обходятся…»

На самом деле она почти понимала, чем не хорош стал ее Слава. Плох он был тем, что ей приходилось врать ему и скрывать от него все Сашины звонки и эсэмэски. Виноват муж был также и в том, что вечера и в выходные почти всегда проводил дома, с семьей. И если раньше в глазах Жени это выглядело одним из несомненных его преимуществ, то теперь сделалось явной помехой ее тайной жизни: Слава постоянно маячил перед глазами, требовал внимания. А Жене хотелось побыть одной, подумать о своей неожиданной и пылкой любви, перебрать в памяти все бесценные мгновения встреч, помечтать об этом новом и свежем чувстве, которое так оживило, так раскрасило жизнь. Дети вроде бы тоже совсем не способствовали безрассудному роману мамы – но они были ее дети! Ответить за несовершенства и сложности «двойной» жизни должен был только ни о чем не подозревающий муж.

Слава между тем присматривался к супруге, с тревожным удивлением замечая и странные придирки, и раздражительность, и хмурость, и скрытность. «Какой-нибудь кризис, – решил он беспечно. – Надо бы к ней повнимательней…»