Будет больно (СИ)

Вроде бы и все тайны раскрыты, но эта женщина остается для меня загадкой. Есть что-то еще. И даже отбросив все личное, я в этом убежден.

Но это не отменяет того, что, касаясь ее, я схожу с ума. Простое прикосновение к запястью, а уже хочу завалить ее прямо на столе и трахнуть.

Это неправильно, я понимаю. Но… Но ничего не могу с собой поделать.

— Вадим, — Лиза будто читает мои мысли, — это обычная химия, которая не имеет ничего общего с чувствами.

Я притягиваю ее к себе и спрашиваю в самое ухо:

— А со своим так называемым братцем ты трахаешься?

— Ты идиот? — Лиза тушит свободной рукой окурок. — Нет, ты просто ревнивый мальчишка, который слишком много себе позволяет!

Она вырывает руку и уже обеими начинает отвешивать мне пощечины, бьет по шее, груди, но я даже не чувствую. Лиза злится и выглядит при этом… Черт, я же не за этим пролетел через Атлантический океан!

Волосы выбиваются из небрежного, как будто наспех завязанного хвоста. И в своей неконтролируемой злости Лиза как сущий дьявол. Дьявол-искуситель.

Закончив с выплеском агрессии, она сама делает то, что хотел сделать я. Ее губы на моих. И у меня срывает клеммы.

Целовать и целовать… До онемения губ снова впитывать в себя этот поцелуй с привкусом табака и алкоголя. Только помады не хватает. С каких пор я, блядь, стал фетишистом?

Это жена моего отца, но я не могу остановиться. Подхватываю ее и усаживаю на стол.

— Вадим, — шепчет она мне в губы с тяжелым вздохом, — мы должны остановиться.

Должны… Еще как должны. Но я хочу снова испытать весь спектр тех ощущений, когда я в ней. Хочу ее так, что член рвет шорты, но в голове бьется мысль, что нельзя.

Мои руки на ее ногах, ее — на моих плечах. А за окном ямайская ночь. Почти гребаная романтика.

Вот только мы с Лизой ни черта не романтики. Мы просто запутавшиеся люди, которых по какой-то причине тянет друг к другу. Я ей не верю. Она меня ненавидит — чувствую это.

Но сейчас возникает и еще одно чувство. Кажется, что Лиза пытается отвлечь меня от разговора об отце. И способ выбирает действенный, заставляя меня думать членом, а не головой.

Что же она еще скрывает? Или у меня просто атрофировалось доверие?

Отрываюсь от губ Лизы, но не отхожу. Она опускает голову и тяжело дышит, а я стою между ее разведенных ног. Что, блядь, с нами не так?

Я злюсь, только черт знает на кого. Не понимаю ни хрена — и злюсь еще больше.

Хватаю Лизу за подбородок, сжимаю сильно, заставляю поднять на меня глаза.

— Мне больно, — тихо говорит она.

— Что у тебя в голове? Решила затащить меня в постель, чтобы я перестал задавать вопросы?

— Да пошел ты! — Лиза отталкивает мою руку. — Можно подумать, ты приперся сюда, чтобы просто поговорить. Хотя знаешь, мне казалось, что мы поняли друг друга.

Я себя не понимаю, а ее тем более.

И от бессильной злости хочется сесть на первый самолет и свалить отсюда, потому что она права. Я мог дождаться ее возвращения, мог позвонить, а мог и вообще просто рассказать все отцу. Но приехал сюда.

И можно убеждать себя долго, приводить доводы, только я действительно здесь из-за нее. Точнее из-за того, что рассчитываю трахнуть ее еще разочек. Или два.

Признаваться самому себе в этом отвратительно. Но если уж на то пошло…

— Я еще не все понял, — произношу, морщась, и снова целую Лизу.

Она кусает меня за губу до острой боли, но это не только не останавливает меня, а еще больше распаляет.

Черт, какой же я хреновый сын…

И это последняя здравая мысль в моей голове, потому что потом я начинаю думать, как избавить Лизу от одежды.

Глава 21 Лиза

Я с какой-то обреченностью понимаю, что это, черт возьми, приятно. И сама же поцеловала Вадима. Может, отчасти затем, чтобы не задавал вопросов, но больше потому, что… Захотелось, что ли?

И в груди поселилась почти детская обида, когда Вадим снова посчитал меня расчетливой стервой. Но сомнения его были недолгими. Даже с ними он все равно не может сопротивляться.

Ох, мой мальчик, знал бы ты всю правду, у тебя бы на меня и не встал. А возможно, и придушил бы собственными руками на этом столе.

Но читать мысли Вадим не умеет. А в своих я и сама сейчас путаюсь.

Бросает в жар, когда его руки скользят по моему телу. И пусть я понимаю, что это от прикосновений, но убеждаю себя, что от жаркой ямайской ночи, хотя ветерок колышет шторы и чуть касается моих ног. Контраст усиливает ощущения. Не кожа — оголенный нерв. Только вот на губах уже пекло от наших поцелуев и легкой щетины Вадима. А впечатление, будто прикасаюсь к огню преисподней.

— Лиза… — в голосе обреченность, подобная моей.

Мы слишком разные, но сейчас так похожи. Оба ненавидим себя за то, что происходит. Но если первый раз можно списать на ошибку, случайность, порыв или найти еще какое оправдание, то теперь мы все делаем осознанно.

— Почему? — спрашиваю, заглядывая в черные глаза. — Ты же меня ненавидел…

Вопрос бессмысленный, но Вадим меня понимает. Я вижу это в его глазах, по выражению лица.

— Не знаю, — едва слышно произносит, и это, наверное, первые слова за все время нашего знакомства, сказанные без сарказма или равнодушия, а с потерянностью.