Будет больно

В пятницу Катя стоит рядом со мной в конференц-зале, а сотрудники — вокруг стола со скорбными лицами. Я все жду, когда приедет мама, но неожиданное молчание привлекает мое внимание в двери.

— Какого черта? — слетает едва слышно с моих губ.

Выглядит она не очень. Бледная, круги под глазами, даже как будто морщины появились, хотя я помню каждый миллиметр ее лица — их не было. Зачем она здесь?



— Это кто? — спрашивает Катя, привстав на цыпочки и почти касаясь моего уха губами.

А я смотрю только на нее. И уже не понимаю, то ли радость, то ли злость меня захлестывает.

— Жена отца, — машинально отвечаю Кате, но смотрю на Лизу, которая не отводит взгляда от рук моей вроде как невесты, которые обвивают меня.

— Симпатичная, жаль, что твой отец не дождался пополнения.

— Что?! — мой вопрос разрывает тишину конференц-зала.

Я в курсе, что Катя учится в медицинском, но вот так определить… А ведь я уже понимаю, что она права. И не курила Лиза при мне в последнее время, и мать на что-то непонятное намекала.

Только тогда возникает вопрос: от кого она умудрилась залететь?

Глава 43 Лиза

Я всегда отрицала это чувство. Верила в привязанность, благодарность, но такую боль могла принести только любовь.

Когда мне позвонила Рада с этой новостью, я отрицала, не хотела верить. Даже скорую пришлось вызывать, но сейчас я вижу, что она не лгала.

Как эта девочка его обнимает, как льнет к нему, а я… Я всего лишь вдова его отца.

— Какой живучий малыш, — сказала тогда врач, делавшая мне УЗИ. — Будет жить, уверяю.

— Почему? — вырвалось у меня.

— Я видела много случаев, — вздохнула, — и ваш выживет. Все начинается с зачатия, пусть я и ударяюсь в психологию. Вы же зачали ребенка по любви, я это вижу. Если бы нет, то при таких показателях у вас бы был выкидыш. А нет, крепится, старается выжить. Стойкость такая от кого?

— От меня, — едва слышно сказала.

Тогда я и испытала все спектры этого неизвестного чувства. Любовь и боль ходят рядом со мной рука об руку.

Мне больно… Чертовски больно, когда я смотрю на ее руки, обвивающие его тело. Это мое тело!

Я никогда не думала, что детдомовские дети умеют любить. Мне казалось, что и сама я не умею.

Но, черт возьми, хочу сейчас встать на колени и орать, рыдать, кричать. И не потому, что у нас поминки, а потому, что мне больно. Настолько невыносимо больно, что это сравнимо только с ножом в грудной клетке.

Нет, детдомовские дети не умеют любить — я почти тридцать лет не любила никого, не позволяла себе любить. А теперь этот мальчик, который обнимает красивую девочку, не дает покоя.

И мне больно, когда смотрю на них.

— Поговорим? — подхожу к Вадиму и кошусь на руки темноволосой девушки. — Обсудим дела по завещанию, — добавляю под взглядами сотрудников.

— Ну давай, — нехотя соглашается он и кивком указывает на выход из конференц-зала в кабинет.

Я физически ощущаю взгляды, прожигающие мне спину, но иду с каменным лицом и прямой осанкой. Если чему-то и учит детдом, так это не показывать свои слабости, иначе сожрут.

Но только за спиной закрывается дверь, как я выдыхаю и опускаюсь на небольшой диван возле окна. Вадим опирается на подоконник и, сложив руки на груди, говорит:

— Я тебя слушаю.

Он старается быть равнодушным, но меня бьют в грудь волны злости, исходящие от него.

— Ты серьезно собрался жениться? — вырывается вопрос, хотя я не собиралась его задавать.

А зачем я тогда вообще приехала? Да, именно ради этого вопроса. Наверное, во мне просыпаются мазохистские наклонности. Я хотела увидеть все сама.

— Мать настучала? — с усмешкой интересуется Вадим, не ответив вопрос. — И нахрен ей это надо? Сама же говорила, что спать с женой отца не самый лучший поступок.

Я молчу, глядя на свои чуть подрагивающие пальцы.

Боже, вроде взрослая умная женщина, а чувствую себя сейчас полной идиоткой. О чем нам говорить? Или сказать, что приехала поздравить его с предстоящей свадьбой?

Ситуация настолько абсурдная, что меня разбирает истерический смех. Я откидываюсь на спинку дивана и хохочу, будто пациентка психиатрической больницы, но при этом чувствую, как по щекам катятся слезы.

Вокруг меня все ломается, все происходит неправильно.

И пусть я выживала и в худших условиях, но сейчас, если бы не ребенок, который заставляет меня жить, сиганула бы с моста. Потому что никакого просвета, ничего светлого, кроме ребенка, в моей жизни нет.

Я получаю ответы, прошлое перестает давить на плечи, но и будущее какое-то смутное. Бесцельное. Туманное. Я бы вообще ничего не увидела, если бы не этот подарок судьбы.

— Только истерики не хватало, — устало говорит Вадим и отходит от подоконника.

Вижу, как смотрит на меня, решая, то ли пощечину дать, то ли еще как остановить мой смех со слезами.

Но, видимо, методы Фила не для него. Наклонившись, Вадим упирается руками в спинку дивана и целует меня.

Я резко затыкаюсь. И…

Не скучала так ни по матери, ни по Раде, как скучала по обычному прикосновению. Пусть губ, пусть рук — это неважно.