Прибежали медсестры, тоже бросились нас тормошить. А Неутолимов уже послал кого-то в столовую, распорядился, чтобы приготовили нам что-нибудь поесть.
— Поужинай, — сказал он мне, — и к командиру. Расскажешь подробно о поездке.
Принимать пищу всему коллективу медсанбата одновременно доводилось крайне редко. Как правило, питались посменно, побригадно, так что каждый раз завтрак, обед или ужин растягивался обычно часа на два. Летом столовая оборудовалась под навесом, а зимой — в утепленных землянках или блиндажах. Иногда времени мы не имели даже на то, чтобы дойти туда, и тогда пищу санитары приносили в котелках прямо в операционные.
На этот раз ужин совсем затянулся, поскольку подходили врачи, сестры и все наперебой расспрашивали о наших приключениях и работе в госпитале. Так уж было на фронте. Среди общего горя или общего успеха особенно остро воспринимались потери или удачи близких, тех людей, с которыми служили рядом. Поэтому все радовались, что мы целы и невредимы.
Медсанбатовцам приходилось многое видеть, и переживали они, конечно, не только за своих. Что касается гибели людей, с которыми им никогда и не доводилось соприкасаться, то это тоже вызывало сострадание, боль и горечь. Война не ожесточила их, не сделала равнодушными. Я не раз был свидетелем, как реагировали на смерть раненых наши санитары, как бережно выносили их из палаток, словно боясь причинить боль даже мертвым.
В медсанбате, к великому сожалению, были случаи гибели раненых — ведь далеко не все наши пациенты поступали в таком состоянии, в котором им еще можно было оказать помощь. Порой привозили бойцов и командиров, спасти которых было уже нельзя. Ведь те, кто привозили, надеялись на то, что мы, медики, всесильны. Но, увы, никогда еще — ни в предвоенное, ни в военное, ни в послевоенное время — медицина всесильной не была, несмотря ни на какие ее достижения.
Не смогла война приучить нас к смерти. Третий год лилась кровь, третий год теряли мы родных, близких, боевых друзей, сослуживцев, третий год через наши руки проходили истерзанные пулями и осколками люди, а привыкнуть к этому не могли. Потому-то особенно понятной была радость товарищей, увидевших нас целыми и невредимыми.
Придя в землянку комбата, я извинился за задержку, рассказал, что не мог отбиться от товарищей, которые засыпали вопросами.
— Звонил начальник штаба дивизии, — сказал майор Власов. — Тоже беспокоился, спрашивал, как выбрался Гулякин со своими медиками из Тереховки.
Приятно было услышать, что старый сослуживец, занимавший теперь высокую должность, нашел время узнать о моих делах.
— Просил передать привет вам, — прибавил Власов.
Я поблагодарил командира, коротко доложил Власову о проделанном. Сергей Неутолимов, присутствовавший при беседе, спросил, чем отличается работа полевого хирургического госпиталя от работы медсанбата. Я рассказал, что дело здесь и в предназначении, и в штатной структуре. Хирурги госпиталя привыкли иметь дело с ранеными, которым уже оказана квалифицированная медицинская помощь. Им не приходится действовать на потоке, обычном для медсанбата. Каждая операция в госпитале, как правило, повторная, готовится загодя, и хирургам нет нужды обслуживать одновременно несколько столов почти без передышки. Раненые отсортированы еще в медсанбатах, каждому определен диагноз.
Отвлекаясь, скажу, что бывали случаи, когда руководство санитарной службы армии при необходимости усиления медсанбатов развертывало на их рубеже госпитали первой линии, которые усиливались автотранспортом и армейскими хирургическими группами.
…Неутолимов поблагодарил меня за подробную информацию. От комбата мы вышли вместе. По дороге говорили о насущных делах, о том, что наступает нелегкое время-поток раненых непрерывно возрастает. А впереди — реки Сож, Днепр…
Попрощавшись с замполитом, я направился в большую операционную. Константин Кусков, встретив меня у входа, доложил, что на смену нам предстоит заступить ровно в полночь, а пока разрешено отдохнуть. Прибавил:
— Землянку без нас дооборудовали, так что все условия для отдыха…
— Хорошо, — кивнул я. — Вот только загляну к Фа-тину. Попрощаюсь.
Фатина переводили в полевой подвижный госпиталь. Как только стало известно об этом, о нем словно забыли — по всем вопросам хирургической службы стали обращаться ко мне. Я же испытывал из-за этого неловкость, особенно в тех случаях, когда командир батальона отдавал распоряжения непосредственно мне, минуя Фатина. Честно сказать, мне после весеннего конфликта с Фатиным, связанного с наведением внешнего лоска на территории медсанбата, общаться с ним стало не слишком приятно. Тем не менее считал, что личные обиды нужно забыть, когда речь идет о службе, о деле.
С уходом ведущего специалиста Фатина хирургическая служба медсанбата ложилась на мои плечи не на месяц, как было зимой, а надолго, возможно до самой победы. А это — огромная ответственность. Теперь предстояло отвечать не только за свое умение, но и за навыки подчиненных, не только за свои просчеты, но и за промашки целого коллектива.