Будни

— Твое дело, Федька, тебя больше всех обидели, — сказал Игнат. — Как ты скажешь, так и будет.

Опять тихо стало в избе. Федька понурившись думал.

— Ну, леший с ними, пускай вставят рамы, — сказал он вяло и махнул рукой.

9

— Что это ты, Федька, скис? — обратился однажды к другу своему Алеха Шарганчик. — Ходишь как в воду опущенный, будто и не были мы с тобой первыми закоперщиками!.. Тебе бы жить да радоваться. Сила у нас теперь больше, не то что раньше. Покос вон разделили по-своему, землю будем верстать… Я, на тебя глядя, похудел даже, ей-богу…

Долго молчал Федька. Ему самому было совестно, что изменился он, растерял пыл свой в семейных делах. Но как ни старался он успокоить себя — ничего не выходило. Нежданно-негаданно вломилась в его жизнь темная сила, и уже не мог он одолеть ее.

— Я к тебе всегда с чистой душой, как бумага белая, — продолжал Алеха, — а ты хоронишься от меня, скрываешь…

Федька взглянул на него — потянуло рассказать о своих думах, открыться во всем, облегчить накипевшее горе.

— Ну что ж, Алеха, скажу я тебе… Только тебе одному и могу сказать, ты уж смотри…

— Вот лопни мои глаза!

— Васька-то…

— Ну, ну?

— Не сын он мне.

Будто Алеху ударил кто крепко и неожиданно — вздрогнул он, привстал даже на месте.

— Ох!.. Так это как же, Федька? Как же быть-то?

— У тебя хотел спросить.

— А отец настоящий… неужто Гиря?

Федька замолчал, отвернулся в сторону.

— То-то я замечаю, смотришь ты на него… — начал было Алеха и не кончил, зло сдвинув брови, сказал: — Да, брат, на бабу никогда нельзя надеяться.

— Смотря какая баба.

— Стой, Федька! — вскрикнул вдруг Шарганчик, оживляясь. — Да что это ты, мать твою так! Да помнишь, как бывало… Плюнь! Законы знаешь? Отдай парня отцу.

Он близко придвинулся к другу, заглянул в глаза ему. Федька улыбнулся жалкой, бледной улыбкой и опустил голову.

— Не могу я, Алеха… Да и не сделаешь этого — ведь девять лет прошло.

— Ну, а ты все-таки не унывай, что-нибудь придумаем…

— Что тут придумывать? Развестись, скажешь, из-за этого? Ее загубить?.. Да и мое житье без бабы тоже незавидное будет.

— Найдешь другую.

Федька не ответил и, помолчав, сказал горько:

— Пятнадцать лет жил, надеялся, считал за жену…

— Вот что, — опять встрепенулся Алеха, — ты знаешь, махни рукой на все да береги свое здоровье! Забудь все, ей-богу!.. Ну мало ли что бывало? На позиции-то, поди, тоже не жил святошей…

Вспомнил Федька фронт, девиц, ночные встречи, вечеринки по деревням.

— Всяко бывало…

— Ну вот… А другого тут ничего не придумаешь. Верно?

— Верно.

— Вот то-то, давно бы надо сказать. Ум хорошо — два лучше… Надо тебя, брат, расшевелить… Что ты теперь все дома сидишь? На народе-то поваднее. Приходи сегодня к Николе сидеть.

— Ладно, — ответил Федька, и в голосе его уже не было прежней горечи.

…Любили мужики проводить длинные осенние вечера у Николы — в разговорах о деревенских новостях и нуждах, в рассказах о всякой всячине коротали время… Федька пришел, когда все были уже в сборе — не хватало только Архипа, да вряд ли его и ждали сегодня: уж больно здорово ругались они с Николой на пожне.

— Плешивый пришел, — приветствовал Федьку Конь. — Начальство лешево, комиссар!.. Вот бы, ребята, кому ноги-то обломать, не носил бы черт по солдаткам от своей бабы. Вот наказанье-то в деревню послано! Того и гляди, под носом напроказит. Недаром у нас в деревне ребятишек много… Навалить бы всех на плешивую голову, — на, мошенник, корми! Начальник тоже… Этот начальник не только мужиков, и баб улюботворит.

Мужики смеялись, вставляли кой-что от себя, и, не успевая отвечать им, чувствовал Федька, как тает в этом родном кругу вся печаль его.

Неожиданно, кряхтя и ругаясь, ввалился в избу Архип.

— Я у тебя, у прохвоста, на крыльце чуть голову не сломал. Отсохли руки поправить-то!

— У меня не крыльцо, а слопец, — примиряюще ответил Никола, — как зашел, так и с катушек долой.

Приходу Архипа никто не удивился: этот горластый мужик не умел сердиться. Кричать — было его потребностью, и, бывало, доставалось от него совершенно безвинному человеку; а через какой-нибудь час, прочистив горло, Труба подходил к обиженному и заговаривал с ним как ни в чем не бывало.

Архип сел на боковую лавку, прикрыл закропанное колено и принялся закуривать.

Сегодня Никола рассказывал о себе. Он подсел к столу и, с усмешкой посмотрев на собравшихся, начал:

— Ой, ребята, чего только не бывало…

Он оглянулся на мать, сидевшую рядом на лавке. Старуха хлопнула его по спине, засмеялась:

— Сиди, окаянный, хоть бы все-то не рассказывал!