Будни

Анатолий Егорович вернулся домой поздно. Он уже знал о домашнем скандале, но масштабов его не оценил, покуда не увидел Ирину Владимировну. Лицо ее распухло от слез, у нее тряслись руки, она даже не обернулась, когда он появился в комнате, — сидела у телефона, держа трубку бесцельно.

Он заглянул в комнату Гали, шкаф был открыт, книги и тетради разбросаны по дивану и столу. Вернувшись в гостиную, он спросил:

— Куда она ушла?

— Не знаю.

— Ты деду звонила?

— Звонила. Говорит, что тоже не знает. Но я ему не верю.

— Отец никогда не лжет… Вещи она взяла с собой?

— Маленький чемодан.

— Деньги у нее были?

— Я давала ей вчера уплатить за квартиру, за телефон, за свет…

— Это она не станет тратить… У Мити возьмет или у своей Татьяны.

Он подошел к жене, отобрал у нее телефонную трубку, накрутил номер.

— Телеграф? Дмитрия Борисовича мне… Митя?.. Это я, дядя Толя. Галку нашу не видел? И не звонила тебе?.. Мы тут с ума сходим, а ее где-то носит. Коли объявится, скажи, чтоб не валяла дурочку и шла домой. — Повесил трубку. — Говорит, что не звонила.

— Я ему тоже не верю.

— Что ж они, по-твоему, все сговорились? Чепуха, не выдумывай… Между прочим, зная Галкин характер, ты могла бы разговаривать с ней поаккуратнее.

— Я слова не могу произнести… — рыдала Ирина Владимировна. — Ее все раздражает, она даже недослушала меня.

— Возраст такой, ну что тут поделаешь.

— Но я же помню себя в ее возрасте!

— Время наше было другое, Ирина.

— У родителей и детей всегда разное время. Это еще не повод, чтобы быть чужими людьми. Она разговаривает со мной, как с врагом.

— Не преувеличивай. Просто Галка самоутверждается. Комплекс у них такой — самоутвердиться. И самый легкий способ — отсечь прошлое. А родители — это и есть прошлое, они всегда под рукой: взял и отбросил. И главное — безопасно: любить все равно будут и заботиться будут…

Ирина Владимировна приблизилась к мужу, обняла усадила его в кресло и села рядом.

— Толя, милый, я узнала, — ты только не кипятись, пожалуйста, — открылось специальное бюро, там работают квалифицированные психологи. Понимаешь?

— Не понимаю.

— В общем, туда приходят посоветоваться, если дома что-то неладно. Ничего постыдного в этом нет. Ходят же к врачам. А тут психолог. Мы с тобой перестали понимать Галочку. Мне даже иногда кажется, что она больна. Я сержусь, но безумно жалею ее, девочка ведь тоже мучается… Быть может, есть какой-то выход, и психолог подскажет…

— Что подскажет?

— Ну, как нам вести себя с ней…

— Смешно… Мы родили, воспитывали, живем двадцать лет вместе, а посторонний человек разберется. Я должен советоваться с ним, как вести себя с родной дочерью!..

— Но ведь это наука, Толя. Психология сейчас очень далеко шагнула.

— Я устал, Ирина. Делай, как знаешь…

А в квартире стариков Самойловых царил в этот вечер обычный покой и порядок. Они сидели за столом, попивали чай. Из коробочек с лекарствами глотали таблетки — Егор Иванович, как всегда загодя, разложил их подле Елизаветы Алексеевны, чтобы она ничего не перепутала.

Они совсем было собрались укладываться спать, когда в окошко с улицы раздался беспокойный стук. Егор Иванович попытался рассмотреть, кто стучит, а Елизавета Алексеевна сразу пошла в прихожую открывать дверь и вскорости вернулась с Галей, позади них смущенно топталась толстуха — Таня Карягина.

— Дед, я из дома ушла! — с порога выпалила Галя.

— Раз ты здесь, — рассудительно и спокойно ответил Егор Иванович, — значит, естественно, дома тебя нет, то есть ты ушла, это нам понятно.

— Нет, я совсем ушла.

— «Совсем» в твоем возрасте ничего не бывает, — снова рассудительно сказал Егор Иванович, хотя отлично видел, что внучка и ее подруга сильно возбуждены. — Лизавета, налей девочкам чаю. Вы голодные?

— Как черти! Супчика у вас с обеда не осталось?

Елизавета Алексеевна молча ушла на кухню. Егор Иванович достал из буфета две тарелки, поставил их на стол.

Покуда девушки ели — Галя жадно, Таня не слишком, — старики ни о чем не расспрашивали их. Елизавета Алексеевна принялась штопать носки, а Егор Иванович просматривал давно изученную программу телевидения.

— Спасибо, бабуля, — быстро доев, сказала Галя. — Понимаешь, дед, у меня с мамой несовместимость…

— Отнеси тарелки на кухню и вымой… — велел Егор Иванович.

И когда внучка ушла на кухню, он спросил Таню:

— Когда Галка ушла из дома? Сегодня?

— Вчера.

— Ночевала у вас?

— У меня, — ответила Таня. — Мои предки уехали в командировку.

— Кто уехал? — переспросила Елизавета Алексеевна.

— Родители, — пояснил Егор Иванович. — Это высший шик — называть родителей предками. Я думаю, вот почему: родители — люди близкие, а предки — нечто весьма далекое, к меньшему обязывает. Предки обычно давно на кладбище, с ними можно не считаться.

Вернулась Галя.

— Дед, ты меня поймешь. Я вообще не признаю так называемого «голоса крови». В маме меня все бесит! Например, она обожает все предметы и всё, что видит вокруг, называть уменьшительно: картошечка, колбаска, маслице, солнышко, собачка… Гадость, сопли!

— Это, конечно, серьезное основание для того, чтобы бежать из дома, — сказал Егор Иванович.