Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю

– Все специалисты были, – открывая перед собой карту Валерии Троепольской, бодро отрапортовала Ульяна, – но вот толку особого от них не было.

– Что?! – «Папа» наконец-то соизволил взглянуть на своего лучшего ординатора. – С чего вдруг такие выводы, уважаемая Ульяна Михайловна?

– Так смотрите сами. – Караваева ткнула пальцем в заключение хирурга. – Иван Палыч черным по белому написал, что живот у пациентки мягкий, спокойный, патологий не выявлено…

– Погоди! – Борис Францевич незаметно для себя перешел с Ульяной на «ты», это был хороший знак, значит, хандра потихоньку отступала, – так уж и не выявлено, а боли?

– Носили спазматический характер, – словно ожидая этого вопроса, не задумываясь выпалила Уля. – К тому же у нее хронический эндометрит, и он мог…

– Я и без тебя знаю, что он мог, – прервал Караваеву «папа». – Как обстоят дела с аллергологом?

– Нормально! Владислав Михайлович заходил лично! Велел передать, что при всем уважении к вам в следующий раз не побежит диагностировать банальную пищевую аллергию, а пришлет кого-нибудь пониже рангом. А то, говорит, не солидно профессору, доктору медицинских наук такой ерундой заниматься.

– А по делу этот великий эскулап что-нибудь сказал? – не обращая внимания на Ульянин сарказм, поинтересовался Нейман.

– Сказал! Сказал, что необходимо собрать подробный аллергологический анамнез, составить план лабораторных исследований…

Нейман многозначительно закатил глаза.

– Вот и я о том же, – поддакнула шефу Ульяна, – так что пока мы просто взяли все возможные аллергопробы, а там посмотрим.

– Ясно, а что анализы?

– Вот, смотрите сами. – Ульяна протянула Нейману несколько серых бланков.

– Погоди, да тут нет и половины!

– А что вы хотите, Борис Францевич, сегодня же пятница, конец рабочей недели, никакими угрозами я не смогла заставить лаборантов задержаться на часок-другой. Но они клятвенно заверили, что в понедельник к обеду все будет готово.

– В понедельник к обеду, говоришь… – Нейман недовольно хмыкнул и швырнул почти бесполезные листочки на стол. – А два выходных дня что прикажешь делать, в потолок плевать и смотреть, как девчонка чахнет у нас на глазах?

– Ну а что мы можем? Давайте витаминчики общеукрепляющие поколем… – неуверенно предложила Караваева, понимая, что вопрос шефа скорее риторический и никто не ждет от нее аргументированного ответа.

– Себе лучше витаминчики поколи, вдруг поможет, – беззлобно отмахнулся от нее Борис Францевич, – а Троепольской распорядись завтра с утра дать двадцать миллиграммов дексаметазона одноразово, и чтоб отслеживали температуру. Вечером созвонимся, поняла?

– Поняла! Но почему дексаметазон?

– Да появилась у меня одна идейка. – Немайн еще раз внимательно пробежал глазами результаты Лериных анализов и задумчиво изрек: – Сдается мне, что у Троепольской системное аутоиммунное заболевание.

– Волчанка?

– Похоже, – кивнул шеф, – и если я прав, дексаметазон завтра же вечером собьет ей температуру, а нам поможет поставить верный диагноз.

Ульяна вот уже в который раз восхитилась тем, насколько изобретательно и нестандартно мыслит Нейман. Он запросто фонтанирует смелыми, а порой почти абсурдными идеями, не боится ошибок, рискует и часто принимает ответственные решения, опираясь лишь на интуицию, и, словно в награду за эту дерзость, обычно оказывается прав. Как же ей повезло, что именно этот человек стал ее учителем, наставником, да что там говорить – почти другом. Хотя… Из груди Ульяны невольно вырвался тяжелый вздох. Иногда ей казалось, что чувство, которое она испытывает к своему шефу, гораздо сильнее и глубже, чем обыкновенная дружба, и что она хотела бы видеть Неймана не просто коллегой и начальником, а близким, родным человеком, возможно, даже спутником ее жизни…

– Что замерла, Ульяна Михайловна? – прервал Улины размышления Нейман. – Аудиенция окончена, домой беги. Да не забудь по дороге занести назначения в карту Троепольской, а лучше подстрахуйся и продублируй на словах. Кто из сестер сегодня дежурит?

– Серафима Леонидовна.

– Отлично, у этой память – капкан, можно не волноваться.

Уля решила не откладывать дело в долгий ящик и тут же отправилась на пост. Серафима Леонидовна Козлова, обаятельная миловидная брюнетка лет пятидесяти, помнила Улю еще студенткой и встретила ее с добродушной улыбкой.

– Что, Улечка Михайловна, засиделись-то так? На этаже только вы да Борис Францевич остались. Но шеф у нас известный полуночник, его последние полгода с работы добром не выгонишь. А у вас дело молодое! Небось дома-то уж заждались.

– Да все дела, Серафима Леонидовна, – улыбнулась Ульяна, прощая этой милой женщине легкое панибратство, которое другим медсестрам она не спустила бы. – Вот сейчас оставлю вам утренние назначения для Троепольской и побегу.

– Давно пора, всех дел все равно не переделаете и шефа своего не пересидите. Он, скажу вам по секрету, иногда даже ночует в кабинете на диванчике.

– Ночует?! – Уля удивленно уставилась на не в меру разболтавшуюся женщину. – А как же к этому относится Тамара Константиновна?