Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю

— Не теряйте времени, Людмила Юрьевна, идите зовите дежурного врача, — и решительно направилась в сторону ординаторской, чувствуя спиной острый, пронизывающий насквозь взгляд Петлюры.

На втором посту дежурила Наденька Ласточкина, небесное создание с ангельским голоском, глазами лани и потрясающей способностью все и всегда путать и забывать. Ульяна Михайловна Наденьке не симпатизировала, считала ее глуповатой и не любила оставлять тяжелых больных в ее ночные дежурства.

Однако на этот раз, проходя мимо поста и став случайной свидетельницей телефонного разговора, Ульяна даже испытала к девушке легкое сочувствие. Судя по обрывкам фраз, долетевших до ушей Караваевой, Наденька разговаривала с анестезиологом:

— Ну Кирилл Анатольевич, я вас умоляю, пожалуйста, у Абрама Семеновича внеплановое выскабливание, он минут пятнадцать как ждет вас в малой операционной и уже рвет и мечет!

Ульяне не нужно было слышать ответ на другом конце провода, она и так живо представила себе вальяжного, холеного Кирилла Анатольевича Ястребова, развалившегося на удобном диване в ординаторской хирургов и не спускающего напряженного взгляда с зеленого поля для игры в покер. «Теперь, милочка, как фишка ляжет, — с невольным злорадством подумала Ульяна, — если у Кирилла на руках пара или тройка, то Абраша с большой вероятностью получит анестезиолога и сделает выскабливание несчастной залетевшей бабочке, ну а если, не приведи господь, Street или Full House, то наш заядлый игрок ни в жизни не сбросит карты, а будет тянуть до последнего». Ульяна почти дословно знала, что слышит сейчас в трубке напуганная до смерти Абрашиным гневом сестричка.

— Вы что, милочка, какое выскабливание?! — не сводя глаз с явно блефующих партнеров, нарочито строго говорит Кирилл. — Я сейчас в реанимации, пациентка сложная, причем от самого «папы», вы что, предлагаете оставить ее без наблюдения? Ну, смотрите, только под вашу ответственность!

— Не-е-ет, — чуть живая от упоминания Неймана, лепечет Ласточкина, — не надо под мою ответственность.

— Так что ж мне теперь, деточка, разорваться? — чувствуя, что напор слабеет, более доброжелательно интересуется Ястребов. — Или, может, в больнице есть другие анестезиологи?

— Да, да, Кирилл Анатольевич, извините. Я попробую поискать кого-нибудь другого.

«Она еще и извиняется! — накидывая плащ и закрывая дверь ординаторской на ключ, фыркнула Ульяна. — Вот ведь дурочка наивная, уже год как работает в больнице, а до сих пор не раскусила все хитрости и уловки анестезиологов. Позвони сейчас Ястребову из реанимации и вызови его к тяжелой пациентке, пусть даже от самого Неймана, он не моргнув глазом скажет, что страшно занят и спешит на выскабливание к Абраше…

Вот так мы тут и живем, — думала Ульяна, спеша по темным улицам к станции метро «Каширская», — прикрываем друг друга, хитрим, если надо, обманываем, принимаем левых пациентов и не брезгуем “благодарностью” родственников, но в то же время спасаем чужие жизни и подчас вытягиваем безнадежных больных. И пусть в народе бытует мнение, что все медики циничны и хладнокровны, но по-другому в больнице просто не выжить, иначе невозможно абстрагироваться от чужого горя, боли и слез».

Хотя если быть до конца честной, тут Уля кривила душой. Именно ей, кандидату медицинских наук, врачу высшей категории Ульяне Михайловне Караваевой как раз и не хватало простого, здорового цинизма. «Смотрите, деточка, — не раз повторял ей опытный в таких делах Борис Францевич Нейман, — как бы ваша тонкая душевная организация не разрушила вашу медицинской карьеру. Врач Караваева обязана смотреть на пациенток сугубо с медицинской точки зрения, а жалость и сострадание оставьте, пожалуйста, родственникам. И как это ни кощунственно звучит, учитесь, деточка, черствости, поверьте мне, старому эскулапу, чувства и эмоции только мешают принятию правильного решения».

  

Глава 6. Ночные гонки по пересеченной местности

Из малой операционной Абрам Семенович вышел в отличном расположении духа. Довольно потирая руки, он прошествовал мимо поста и даже игриво подмигнул притихшей Ласточкиной:

— А вечер-то обещает быть томным, верно, Настенька?

— Я Наденька, — робко поправила доктора девушка.

— Это не столь важно. — Абраша машинально коснулся рукой нагрудного кармана халата, где уютно свернулись три пятитысячные купюры, и удовлетворенно хмыкнул. — Значит так, Наденька, я сейчас в буфет, потом быстренько пробегусь по палатам. Кстати, у нас там есть кто тяжелый?

— Да, в шестую только что новенькая поступила, Фомина Олеся Константиновна. Двадцать восемь лет, три месяца назад перенесла лапаротомию, резекция правого яичника после разрыва эндометриоидной кисты.

— Стоп, — Абраша задумчиво прищурился, — что-то фамилия смутно знакомая…

— Так это вы же ее и оперировали, я старую историю нашла.

— А сейчас с ней что?

— Сильные боли внизу живота.

— Ладно, посмотрю. Еще кто есть?

— Ульяна Михайловна просила Астахову проведать из восьмой.