Будни и праздники императорского двора

В своих воспоминаниях великая княжна Ольга Николаевна несколько раз отмечает нелюбовь отца к балам, объясняя это ссорами его с младшим братом из-за того, каких офицеров приглашать на них (тех, как считал Михаил Павлович, которые хорошо служат, или тех, что хорошо танцуют, как хотелось дамам). Описывая события 1837 г., великая княжна Ольга Николаевна вспоминала: «Саша и Мэри уже в течение целого года выезжали и много танцевали. Мама, выглядевшая старшей сестрой своих детей, радовалась тому, что может веселиться вместе. Папа терпеть не мог балов и уходил с них уже в двенадцать часов спать, в Аничкове чаще всего в комнату рядом с бальной залой, где ему не мешали ни музыка, ни шум. В этой нелюбви Папа к балам и танцевальным вечерам был виноват дядя Михаил, который не желал, чтобы офицеров приглашали на них по способностям к танцам, а напротив, этими приглашениями поощряли бы их усердие и успехи в военной службе. Но если на балах не было хороших танцоров – не бывало и дам. В тех случаях, когда удавалось сломить упорство дяди Михаила, он появлялся в плохом настроении, ссорился с Папа, а для Мама всякое удовольствие бывало испорчено» [896] .

Противоречивый образ великого князя Михаила Павловича рисует М. А. Корф. По его свидетельству, Михаил Павлович, вопреки обычному представлению, был начитан, интересовался литературными новинками, изданными за рубежом. Но в то же время был военным педантом. В дневниковой записи от 21 декабря 1843 г. М. А. Корф с сожалением пишет о Михаиле Павловиче: «Умный, добрый, просвещенный, благонамеренный, исполненный любезной приветливости, до некоторой степени даже либеральный, он, в помянутых отношениях, делается совсем иным человеком, в систему которого совсем вразумиться не[воз]можно. Строгость и взыскательность к самым иногда безделицам не имеет [в нем] меры, и между тем величайший враг и гонитель фамильярности между офицерами… Сколько брань и ругательства его перед фронтом бывают ниже его достоинства, площадны и нестерпимы, сколько взаимно самые ласки его к военным и шутки с ними обыкновенно грубы и тривиальны…» И далее М. А. Корф делает вывод: «…Изо всех не только членов императорской фамилии, но и вообще людей, поставленных высоко, едва ли кто может сравниться с ним в негативной популярности» [897] .

«В эту зиму, – вспоминала Ольга Николаевна 1837 г., – у нас в Петербурге был брат Мама, дядя Карл. Он научил меня и Мэри играть на рояле вальсы Ланнера и Штрауса в венском темпе, он же пригласил, по желанию Мама, оркестр гвардейской кавалерии, чтобы научить их тому же. Однажды он пригласил офицеров и трубачей одного полка к себе в Зимний дворец без разрешения командира или одного из старших офицеров и выбрал как раз шесть лучших танцоров, которых можно было встретить во всех гостиных. Конечно, это были только молодые люди из лучших семей, и в Берлине никогда никому и в голову бы не пришло возмутиться из-за этого. Но в глазах дяди Михаила это было преступлением. Дядя Карл пригласил и Мама, которая появилась у него, чтобы также протанцевать несколько туров. Как только она появилась, трубачи заиграли вальс, дядя пригласил Мама, Мэри и молодые фрейлины с офицерами также закружились. Все были в самом веселом настроении, как вдруг открылась дверь, и появился Папа, за ним – дядя Михаил. Все кончилось очень печально, и этого конца не могли предотвратить даже обычные шутки дяди Карла» [898] . Нужно добавить, что среди этих лучших шести танцоров был Дантес. «Некоторое время спустя этого бала, – продолжала великая княжна Ольга Николаевна, – Дантес стрелялся с Пушкиным на дуэли, и наш великий поэт умер, смертельно раненный его пулей. Папа был совершенно убит, и с ним вместе вся Россия: смерть Пушкина была всеобщим русским горем. Папа послал умирающему собственноручно написанные слова утешения и обещал ему защиту и заботу о его жене и детях. Он благословлял Папа и умер настоящим христианином на руках своей жены. Мама плакала, а дядя Карл был долгое время угнетен и жалок» [899] .

Родиной неоднократно упоминавшейся выше мазурки, как и полонеза, является Польша. Она появилась в Петербурге около 1810 г. и была заимствована из Парижа. Мазурка, которую танцевали в четыре пары, быстро вошла в моду. По свидетельству портретистки Виже-Лебрен, лучшей исполнительницей мазурки была М. А. Нарышкина, среди кавалеров лучшими мазуристами – император Александр Павлович, граф Милорадович, граф Соллогуб и актер Сосницкий. Мазурку любила императрица Александра Федоровна. Умение танцевать мазурку («легко мазурку танцевал») считалось важным в большом свете. Писатель В. А. Соллогуб вспоминал о своем отце-поляке, вскоре обрусевшем: «Он с молодых лет славился необыкновенным, образцовым щегольством… пел приятно в салонах и так превосходно танцевал мазурку, что зрители сбегались им любоваться. Между тем он далеко не был пустым человеком; он родился, чтоб быть меценатом, а не тружеником» [900] .