Будни контрразведчика (в ред. 1991 г.)

– Нет, к сожалению не лучше, а скорее хуже. Крэбб громко застонал. Он не собирался показываться в управлении по крайней мере еще две недели.

– И вдобавок Бойкотт так его подвел. Для больного человека всякое потрясение…

Кислятина взял отводную трубку. Бакстер Лавлейс говорил:

– А у меня новость, которая его порадует. Под давлением сверху – вмешался парламент и даже королевский двор – это чудовище Бойкотт был вынужден наконец подать в отставку.

Больной вскочил и начал лихо отплясывать шотландский танец. А когда его жена закончила разговор с Лавлейсом, Крэбб снова взялся за «Дейли мейл».

«Но Бойкотт должен нести ответ не только за смерть президента. Ему предъявлено также обвинение в нарушении служебной этики. Вчера Джозеф Кромески, жертва войны, возбудил судебное дело о возмещении морального ущерба – его жену бесчестно соблазнили. И кто же? Один из сотрудников Бойкотта. С ведома шефа это негодяй, используя свое служебное положение…»

Тут случилось нечто небывалое. Крэбб издал горлом странный звук и схватился за грудь.

– Что с тобой, милый? – испугалась жена.

– Ха-ха-ха-ха-ха! – Крэбб смеялся.

– Артур! – за тридцать лет совместной жизни жене не довелось видеть на лице Кислятины даже тени улыбки.

– Ха-ха-ха-ха! – хохотал Крэбб, не в силах остановиться.

– Артур, чему ты… – она с трудом заставила себя произнести это слово, – смеешься?

– Ха-ха! – Кислятина ткнул было пальцем в газету, но вдруг лицо у него окаменело, и он, смолкнув, повалился на пол.

– Удивительный случай, – сказал через полчаса врач, обернувшись к рыдающей вдове. – Я, признаться, слышал, что люди умирают от смеха, но вижу такое впервые в жизни.

«Цветет сирень в моем саду.

А под окошком у меня

Улыбаются гвоздики…»

Рональд, раздетый догола, распятый, как Христос, на шведской стенке в огромном гимнастическом зале, читал про себя «Грантчестер». Но внутренней силы и выдержки любимые стихи ему не прибавляли.

– Где Кассагалис? – в двадцатый раз спросил Димитриос.

– Не знаю! – крикнул Рональд.

– Двинь-ка ему еще, Тассо. В живот (лицо у Рональда давно превратилось в кровавое месиво).

– О-о-о-о-о-! – взвыл Рональд.

– Попробуем другой вопрос. Что вы знаете о «Девяти музах»?

– Кассагалис говорит…

– Не то, что говорит Кассагалис, а то, что вам сказали в Лондоне.

– Я не помню. Я тогда выпил слишком много коньяку, я опьянел, и все вылетело у меня из головы.

– Дурацкая отговорка. Глупо. Адонис, попробуем, что-нибудь другое.

– Зачем вы меня мучите? Я ничего не знаю!

– И все-таки, дорогой мистер Бейтс, скажите мне, пожалуйста, где находится Кассагалис. Я очень вас прошу.

– Англия, земля родная! – весело воскликнул командор Солт, спускаясь по трапу с океанского пакетбота вслед за бледной, еле держащейся на ногах Киской. Они вернулись кружным путем: восточный экспресс до Парижа, автобус до Брюсселя, затем в наемной машине до Остенде, пересекли на пароме Ла-Манш и прибыли в Гарвич. «Никому и в голову не придет искать меня в Гарвиче», – самодовольно размышлял Солт.

– Ваш паспорт, пожалуйста, – сказал представитель иммиграционных властей.

Солт, вручая паспорт, глянул чиновнику в лицо и обомлел – на него пялились знакомые рыбьи глаза.

– К сожалению, паспорт у вас просрочен. Придется вас здесь задержать, сэр, – объявил Хаббард-Джонс с мрачным удовлетворением: наконец-то сбылась мечта, которую он так давно лелеял. Теперь он сможет отомстить командору за все.

Лихорадочное забытье и проблески сознания слились для Рональда в нескончаемый поток боли.

Рональду виделся отец, которого он не помнил, и он закричал: «Папа, папа, подожди!», и отец остановился, а Рональд вдруг понял, что это старик Кроум. «Мистер Кроум, я не знал, что вы мой отец». – «Конечно, я твой отец, Рональд, ведь меня не убили». Рональд бежал к нему, но это уже отчим обнимает его колени и молит: «Забери меня отсюда, Рон», а потом оказывается, что это не отчим, а сэр Генри Спрингбэк. «Я думал, вы тоже умерли». – «Умер, умер, я и не жил никогда», – горестно отвечает сэр Генри.

Наступил проблеск сознания, и Рональд увидел, что его держит за ноги не отчим и не сэр Генри. Человек, похожий на Шона Коннери, отвязывал Рональду ноги от шведской стенки. Второй, похожий на Патрика Мак-Гуна, разрезал веревки на руках.

– Вы сможете идти сами?

– Конечно, смогу, – хотел ответить Рональд, но вместо этого жалобно закричал и беспомощно соскользнул на пол.

Новый проблеск сознания – Рональда, завернутого в одеяло, кто-то несет, как ребенка, на руках. В углу валяется Димитриос. Тассо, избитый до неузнаваемости, распростерся на полу. Изуродованные трупы вокруг – это остальные мучители. Рональд не испытывал мстительной радости, ему бесконечно жаль бедняг.