Будни накануне

Крутовой я на полном серьезе доказывал полчаса, как стараюсь исправить свои недостатки, как недоволен собой и беру пример со старейших работников лаборатории, которые все время передо мной, а пока я сам не решу, что достоин пополнить ряды самой передовой и лучшей части нашего общества, нечего и думать, чтобы вступать... Она, спасибо ей, слушала внимательно, и я даже поверил, что этот разговор пойдет мне на пользу - действительно, покопаюсь в себе и глядишь, что-нибудь исправлю, заменю, как сгоревшую лампочку в подъезде...

Люська так и не ушла ни в какой Интурист и огорошила меня новым предложением:

- Коля, я решила снять комнату!

- Зачем? - не понял я.

- Ты что, шутишь, или правда...

- Правда! - согласился я, чтобы она не сорвалась...

- Ты на мне собираешься жениться? - спросила она по-деловому.

- Люсь, ну, зачем ты так? - я думал, что у меня юморно получится.

- Как? - это было на нее не похоже - надувать губы.

- Ну, собираться можно в школу, на вокзал... ну, я не знаю...

- Вот именно! - мотнула она головой... - Не знаешь! Так и скажи!

- Послушай, - я пытался затормозить ее. - Вот я вчера сидел на работе и вдруг так ясно увидел одну вещь... Ну, не важно, что там технически, но просто: вдруг увидел! Она просто сама в глаза лезла... наверное, не первый день, а я ее не видел. Смотрел и не видел, а вчера увидел... знаешь...

- Это ты хочешь сказать, что я тебе в глаза лезу, а ты меня не видишь! - так вывернуть уметь надо! - Понятно! - и она стала срочно все закидывать в свою сумочку со стола. Мы никогда с ней не ссорились, и я не знал, как это бывает... - Так, - она меня заранее остановила ладошкой в воздухе между нами, - только не целуй меня! Когда увидишь - позвони!..

- А я хотел посоветоваться с тобой! - тихо прогнусил я. - Может, это что-то стоящее, ты же патентный бог! - тут она вдруг вернулась от двери и встала передо мной, а когда я поднял глаза: по ее щекам катились слёзы, без шумового сопровождения, руки опущены, сумка такая черная полумесяцем на длинном ремешке на пол опустилась, и я будто увидел ее, и не знаю зачем, сам носом хлюпнул...

Конечно, она осталась, и мы говорили всю ночь. До утра. Тогда она позвонила на работу, что ей надо в ВИНИТИ, а я - что заболел - ехать мне было некуда... так получалось, что куда бы я ни поехал, все везде друг друга знали и друг с другом рано или поздно делились новостями. Вот и выходило, что все тайное становится явным. Поэтому мы и остались у Люськиной подружки, а она жила уже несколько дней у больной матери... и проговорили до вечера... начали с того, что всегда кому-то везет, потому что у кого-то невезение... У Надьки мать заболела, поэтому они с мужем у нее дежурят, а нам досталась однокомнатная квартира, о какой только мечтать: с ванной нормальной, а не сидячей, и кухня семь метров... и Люська мне долго и подробно рассказывала, почему она живет у тетки, а мать в старом сталинском доме с новым мужем... Ее отец вернулся из лагеря реабилитированный, когда вождь умер, но с новой женой... он с ней там познакомился... у этой новой был муж на свободе, но тоже с новой женой... новая появилась, пока первая сидела и с Люськиным отцом сошлась... и все начали сразу разводиться и пережениваться: ее мать и отец, и та женщина... А Люська еще несовершеннолетняя была, и места ей ни там, ни тут не нашлось. Вот поэтому она у тетки, которой, конечно, благодарна, но жить с ней невыносимо, потому что она каждую ночь мотается по квартире, топает: ждет, что за ней придут... ждет с тех пор, как мужа забрали... а он не вернулся... и характер у нее, несмотря ни на что, остался совершенно коммунистический, фанатично прямолинейный, революционный и с ее, Люськиным, несовместимый...

Я ей про свою тетку рассказывать не стал. Просто она меня спасла от детдома... а своих у нее за жизнь никого не осталось... но и я своим не стал...

У меня внутри своя революция шла, как всякая - кровавая и жестокая, но диктатура моей совести никак не свергалась и не разрушалась. Я уже пилил себя за то, что так Люську мучаю и сам все время мучаюсь от угрызений этой совести... Говорили, говорили мы без перерыва и потеряв чувство времени. Кончилась эта исповедь, конечно, как все наши встречи... Люська как сняла очки, больше вообще не надевала. А назавтра я опоздал в свою кондитерскую, схватил булку и стакан с кофе и только успел Лизке вполголоса просипеть сквозь застрявший в горле кусок, что верну этот стакан в обед, и так с кофе в руке помчался в проходную - "Здрась-теть-Саш"... "Э-э-э" - протянула она, пропуская меня мимо, и было ясно, что у нее тоже есть или сын, или племянник, которому она говорит это "Э-э-э" часто, потому что живет он совсем не так, как она понимает!..