Будни Севастопольского подполья

Для рейса в горы ее грузовик не годился: мотор барахлил, сцепление и тормоза были не в порядке, а главное — не было каркаса для брезента. В открытом кузове вооруженных людей не повезешь — на первом же контрольном посту патруль задержит. И Наташа решила поставить грузовик в ремонт. Прикинув, сколько дней на это потребуется и кто и когда из конвоиров ее сопровождает, она назначила отъезд группы подпольщиков в лес на сегодня — одиннадцатое февраля, на два часа дня. Она считала, что времени на ремонт за глаза хватит. Но просчиталась.

Ремонтировали двое: дядя Степа, пожилой, степенный рабочий с прокуренными до желтизны усами, и Тимошка, высокий, тощий, задиристый парень. Работали они всегда с прохладцей. Там, где в два дня можно управиться, тянули неделю, а то и больше. Но автомашины, пройдя через их руки, недолго бегали. Барахлили моторы, плавились подшипники, летели зубья шестерен. Как-то, слив масло, Наташа обнаружила подсыпанный в картер песок, а Пиванов Ваня из разобранной коробки скоростей вместе с поломанными зубьями вытащил стальной болт. Она сразу догадалась, чьих это рук дело, но решила помалкивать. Дядя Степа с Тимошкой делали именно то, к чему подпольщики призывали в своих листовках.

Если бы не Саша Ревякин, не быть бы ей тут. Это он настоял на том, чтобы она устроилась шофером в штаб ШУ, который собирал цветной лом для заводов Рура, и тем самым спас ее от угона на каторжные работы в Германию. Он же и Ливанова направил сюда, снабдив подложными документами. Тимошка же с дядей Степой, опасаясь угодить за саботаж в концлагерь, сами пришли в гараж. Но и они не собирались служить верой и правдой фашистскому рейху. От нее не ускользнули их хитроумные проделки и подвохи.

Ремонтируя ее машину, Тимошка, видимо, готовил очередную каверзу. Но теперь Наташа не могла допустить никаких подвохов. На карту ставилась жизнь десятка подпольщиков, ее долг и честь патриотки. И она решила принять участие в ремонте. Вчера ее присутствие особенно раздражало слесарей. Тимошка не разговаривал, только изредка поглядывал на нее маленькими насмешливыми глазками. Когда она попросила его получше отладить рулевое управление, тормоза и приклепать стойки каркаса для тента, Тимошку прорвало:

— И чего ты тут крутишься? Тебе больше всех надо? — Его глаза злобно сверкали. — Выслуживаешься?

Наташа оставила без внимания его слова, явно рассчитанные на то, чтобы побольней ее уколоть.

— Ремонт надо закончить сегодня. Завтра в час дня я должна выехать.

— Она, вишь, боится, что мало соберет лома на бомбы! — презрительно бросил Тимошка.

— Помолчи! — одернул его дядя Степа. — А ты, Наташ, иди себе, не волнуйся. Все будет сделано, — примирительно сказал он, растирая сапогом окурок. — Все сделаем, и каркас Тимоха утром поставит. К часу завтра все как есть будет в ажуре.

Но сейчас, идя в гараж, она не была уверена, что ее не подвели. Беспокоило и другое: как быть с конвоиром? Как от него избавиться?

Конвоировали двое по очереди: день — Губерт, день — Ганс Вилли. Губерт педантичен, придирчив, особенно когда нет денег на шнапс. Куда бы ни ехали — на Ялтинское шоссе, за Херсонес или к горе Мекензи, — глаз с нее не спускает — словом не даст обмолвиться с пленными, которые собирают и грузят лом. И в городе хуже цепного пса: на пять шагов от себя не отпустит. Зовет он ее «Комиссар», вкладывая в это слово то презрительную, то шутливую иронию, в зависимости от количества выпитого шнапса. Эта кличка к ней прилипла. Теперь все солдаты на контрольных постах ее так зовут.

Ганс Вилли — рослый белокурый эльзасец — покладистее. С ним можно столковаться. Он частенько показывал ей тощий солдатский кошелек. Ему всегда нужны марки на шнапс, и на подарки своей возлюбленной фрау Полине. Наташа не замедлила этим воспользоваться. Однажды она попросила отпустить ее часа на три, сказав, что ей надо перевезти топливо, чтобы заработать себе на хлеб и ему на шнапс. Ганс плохо понимал по-русски, и обычно они объяснялись мимикой, жестами. Но когда речь зашла о марках и шнапсе, он проявил необычайную сообразительность. Еще бы! Не прося у начальства увольнительной, он мог три часа провести у своей фрау и получить несколько марок на вино. И он охотно согласился.

Трех часов было вполне достаточно, чтобы отвезти к Мекензиевым горам военнопленных, которых Ревякин направлял за линию фронта для связи с советским командованием. Полученные от него марки Наташа вручила Гансу, который был очень доволен и впредь не отказывал ей в подобных просьбах.

Неподалеку от штаба Наташа увидела идущего навстречу Ганса. Значит, она не просчиталась — сегодня конвоир он. В руках у него были мешки и накладная на получение пайка.

Ганс повел ее на склад. Наташа удивилась: почему они идут пешком? Раньше за продуктами всегда ездили на машине. Ганс хмурился и что-то недовольно бурчал. Услыхав дважды имя Тимошки, она догадалась, что он ругает слесарей. Неужели Тимошка какую-то гадость ей учинил?