Будни Севастопольского подполья

Третий год пошел с того дня, как она и Николай потеряли друг друга. Тогда она прорвалась к нему на батарею через вражеские заслоны, подвезла снаряды. Потом Николай был ранен, его эвакуировали на Кавказ, а она осталась оборонять Севастополь, раненая попала в плен. Где Николай теперь? Жив ли? Увидятся ли они? При отступлении фашисты могут угнать ее в Германию, расстрелять или утопить, как недавно утопили в Южной бухте баржу с двумя тысячами пленных. Как им с Николаем найти друг друга в людском океане?

Память окунала ее в прошлое, напоминала о редких, дорогих сердцу радостях.

Лишь поздней ночью Наташа забылась в тревожном сне.

II

Утром Наташа пришла в гараж порозовевшая, освеженная легким морозцем. Потому ли, что солнце светило ярко, а небо было такое же синее, как море, потому ли, что уже зазвенела капель, а в воздухе разлились весенние запахи, она ощущала в себе необычайный прилив сил и хорошей напряженной бодрости.

Она съездила с Гансом на Куликово поле, где он погрузил в кузов порожний кислородный баллон и кое-что из цветного лома: когда он гонял машину по своим делам, то всегда прибегал к такому немудреному камуфляжу. Если повстречается кто-либо из начальства или жандармы полюбопытствуют, куда следует машина, то, заглянув в кузов, они убедятся: Ганс честный малый, занят делом.

Уже полчаса Наташа, сидя в кабине, поджидала Ганса. Через окно она видела все происходившее в помещении штаба. Ганс шушукался с Губертом, о чем-то просил Грюнфельда, а тот звонил куда-то по телефону. Наташа догадывалась, что речь у них шла о предстоящем обеде и вечеринке у Полины. Тем лучше, не хватятся, если она запоздает с возвращением из леса. Наконец Ганс вышел, и они поехали к Историческому бульвару.

В двухэтажном здании, окруженном могучими вековыми платанами, чудом уцелевшем при бомбежке, жили теперь офицеры. Рядом в пристройке помещалась столовая с буфетом. Ганс выскочил из кабины и юркнул в пристройку. Ждать пришлось долго. Солнце подбиралось к полуденной высоте, когда он появился нагруженный пакетами, из карманов его шинели торчали горлышки бутылок.

Наташа поехала было к гаражу, но Ганс велел свернуть к вокзалу, а потом на Лабораторную. В начале улицы он подал знак остановиться возле длинных приземистых кирпичных построек. Тут располагалась тыловая хозяйственная часть с пекарней, в которой служили его приятели-земляки.

Эту улицу Наташа знала хорошо. Часто проезжала по ней на Сапун-гору за ломом, несколько раз с Иваном привозила Грюнфельда и конвоира Губерта к Ревякину повеселиться, потанцевать с русскими «медхен». Молодец Ревякин, отличный придумал повод, чтобы отвести подозрения от конспиративной квартиры.

Лабораторная, тесно сжатая с двух сторон крутыми боками Зеленой горки и Воронцовой горы, была пустынна, безмолвна. Изредка ее тишину нарушали гудки паровозов и шаги одиноких пешеходов.

Наташа нетерпеливо поглядывала из кабины на калитку, за которой скрылся конвоир. Судя по теням оголенных тополей и акаций, перевалило за полдень. А Ганса все нет и нет.

Прошло еще минут двадцать, прежде чем скрипнула калитка и показалось порозовевшее от шнапса лицо Ганса. Он нес бумажный мешок, из которого выглядывала подрумяненная маковка белого каравая.

Наташа спросила:

— Теперь к Полине или в гараж?

— Наин. Ауф маркт.

— На базар?! — ужаснулась Наташа. — А мне уже надо за дровами! Понимаешь? Нужны марки! — Она показала свои прохудившиеся сапоги.

— Гут, гут! Айн момент! — Ганс махнул рукой, приказывая ехать.

До базара минут десять езды, да там еще неизвестно сколько придется торчать. Когда же она избавится от конвоира?

Машину Наташа остановила в конце базара, возле толкучки. Здесь можно было в обмен на вещи приобрести продукты. Истощенные голодом женщины приносили сюда белье, поношенную одежду, все, что уцелело после пожаров и разрушений, чтобы спасти семью, детей от голода, за кусок хлеба они отдавали последнюю кофту или мужнину рубаху. Солдаты тащили сюда фасоль, хлеб, галеты, крупу, горох, консервы, мыло, колбасу и выменивали вещи за бесценок.

Вынув из мешка каравай, Ганс разрезал его на две неравные части и вошел в гущу толпы. Наташа видела, как он медленно продвигался, что-то приглядывая, останавливался, приценивался, шел дальше, снова возвращался. Уже дважды она приезжала с ним на барахолку и знала: он раз десять пройдет взад-вперед, долго будет торговаться, прежде чем что-нибудь купит или выменяет.

Наташу разбирала злость. Сколько еще тут ей торчать с этим барахольщиком! Рвануть с места и укатить? Ганс поднимет тревогу, Грюнфельд сообщит по телефону на контрольные посты, и из города все равно не выскочишь. Надо ждать, ничего не поделаешь.

Наконец конвоир вернулся. Лицо его расплывалось в улыбке.

— О, Наташ! — Он развернул белый пуховый платок и набросил себе на плечи, потом вытащил из кармана шелковую цветную косынку и, отставив руку, полюбовался ею. Сделкой он был очень доволен.

— Зер гут, — сказал Ганс, аккуратно складывая платок. Наташа поспешила запустить мотор.