Будни Севастопольского подполья

Месяцев восемь назад от матери пришло письмо: она заболела. Валя вернулась домой. Вскоре она попала в облаву и с группой задержанных безработных была отправлена рыть окопы на подступах к Севастополю.

Целыми днями Валя долбила киркой каменистую землю на скатах высот. Зной, пыльная духота, обжигающий кожу ветер. Обожженные руки и ноги трескаются, кровоточат… А впереди ссылка в неволю. Надсмотрщик-жандарм объявил, что по окончании земляных работ все, кроме больных, будут отправлены в Германию.

Как-то в выходной день полная мятущихся мыслей Валя шла к своей подруге и на Портовой улице неожиданно столкнулась с Костей.

Как он изменился! Вытянулся, раздался в плечах, возмужал. Светлая майка резко оттеняла мускулистую шею и руки, продубленные ветром и зноем. Куда девалась юношеская округленность лица! Скулы стали заметней, резко обозначились подбородок и линии рта, и все лицо по-мужски отвердело. Но тот же крутой упрямый лоб, тот же ежик на голове, по-прежнему открытый взгляд.

Валя заметила, как Костя обрадовался, увидев ее, и подумала, что именно он сможет помочь ей избежать концлагеря.

Действительно, на другой же день Костя повел ее на пристань, и судьба ее определилась. Несколько дней он обучал ее работе на лебедке, а когда она освоилась, перешел на приемку и переноску грузов. Валя была спасена: с пристани, как и со станции, никого не высылали в Германию.

Сегодня разгрузка шла вяло. В носовом трюме не хватало людей, и лебедки часто простаивали. Утром, чтобы ускорить выгрузку транспорта, портовое начальство потребовало прислать на помощь пленных, работавших на железной дороге. Со станции под конвоем Курца пришли двадцать пленных, и Шульц направил их всех в носовой трюм.

Первое время разгрузка трюма шла нормально. Курц сошел с палубы на пристань и, присев на ящик, стал поправлять черную перевязь, поддерживавшую простреленную руку. Но как только в трюме стало известно, что Курца нет, носовые лебедки остановились.

Михеев заглянул в люк, и лукавая ухмылка застыла в его усах. Матросы не склонны были проявлять усердие. Двое для видимости возились с кулями, не спеша укладывая их в сетку, другие, сбившись в кучу, читали свежий номер подпольной газеты, которую подбросил им Костя, третьи, приоткрыв крышки ящиков, рассовывали по карманам консервы и сигареты.

Заметив, что носовые лебедки остановились, Курц снова поднялся на палубу.

— Хлопцы, Тигра подкрадывается, — предупредил Николай Андреевич и скомандовал: — Вира!

Валя, отводя груз, чуть не задела подбежавшего жандарма.

— Господин Курц, вы уж поосторожней, — предупредил его старый грузчик. — Так ведь и зашибиться можно.

Курц, подбежав к люку, сыпал ругательства на головы пленных. А те, усердствуя напоказ, подтаскивали к сетке грузы и потихоньку перемигивались.

Залп отборных ругательств, выпущенных Курцем, докатился до кормовых трюмов. Шульц недовольно поморщился: «Рыжий кобель! Чего он суется не в свое дело? Пусть орет у себя на станции. Тут я не позволю ему командовать». Он, Шульц, старый национал-социалист, он знает фюрера еще по мюнхенским кабакам и не позволит над собой верховодить.

Нарочито не спеша Шульц подошел к Курцу и с подчеркнутой вежливостью сказал:

— Господин жандарм! Предоставьте нам следить за ходом разгрузки корабля. Мы на это поставлены.

— Что вы хотите этим сказать? — Курц насторожился, словно к чему-то принюхиваясь.

— Ваша обязанность конвоировать пленных, — перешел в лобовую атаку Шульц. — За работу на пристани отвечаю я, а не вы.

Лицо Курца налилось кровью. Он взглянул на улыбавшихся лебедчиц, старого грузчика, на матросов в трюме, прислушивающихся к перепалке, и еще больше побагровел. Такое оскорбление да еще в присутствии этих русских скотов!

— Как?! — выкрикнул он. — Вы опять поощряете саботажников! Я об этом доложу…

— Пожалуйста, можете писать ваши… — Шульц хотел сказать «кляузы», но удержался, — ваши доклады. Но отсюда попрошу удалиться. Вы мешаете работе и своим поведением вызываете пленных на ненужные эксцессы.

— Я? — Курц задыхался от бешенства.

— Да. Именно вы! И я, в свою очередь, буду докладывать о вашем поведении начальству.

Курц отошел к машинному отделению и затуманенным злобой взглядом смотрел на искрившуюся под солнцем бухту. А Шульц, довольный тем, что «причесал» жандарма, постоял немного, следя за работой лебедок, и нарочито не спеша пошел к кормовому трюму.

— Как собаки погрызлись! — рассмеялась Фрося. Николай Андреевич, заглянув в люк, сказал матросам:

— Слышь, братва. Наш-то боров вашему Тигру перо вставил.

Из трюма донесся смех.

— А мы сейчас его еще пощекочем, — отозвался снизу рябоватый матрос, — ты только дай знать, если что…

Некоторое время лебедки скрипели, выдавая груз на берег. Но потом снова остановились.

Николай Андреевич заглянул в люк: сетка наполнена грузом, но пленные не подавали сигнала поднимать ее. Пристроившись возле ящиков, они поглощали мясные консервы.

Рябой матрос, заметив отводчика, попросил его подождать. Старик скрутил цигарку и задымил. Коля с Костей присели на ящик неподалеку от трапа.