Будни Севастопольского подполья

Вскоре кое-что прояснилось. В первые дни разгрома подполья не избежала ареста и Петькина мать, Анастасия Павловна Лопачук: у нее проживал Пиванов. Всех арестованных бросили в смрадный сырой подвал на Пушкинской, в котором были сделаны два десятка бетонных одиночных клеток и общих камер, разделенных узеньким коридором. В одном из каменных мешков-одиночек, с мокрыми стенами и истлевшей подстилкой на цементном полу, сидел Ревякин. По соседству с ним, тоже в одиночках, находились Гузов и Пиванов, а напротив в общей камере — Женя Захарова, Люба Мисюта, Нелли Велиева. К ним посадили и Анастасию Павловну. Внутри тюрьмы охраны не было, часовой стоял за дверью, снаружи. Пользуясь этим, арестованные переговаривались. Ревякин подбадривал товарищей, советовал, что говорить, как держаться на допросах у следователя.

Все арестованные отрицали причастность к подполью Анастасии Павловны. Ее выпустили, оштрафовав на триста марок за то, что Пиванов проживал у нее без прописки.

Рассказы Лопачук и Вали Прокопенко, тоже освобожденной «за недоказанностью обвинений», пролили свет на судьбу группы, ушедшей в лес, и на все то, что творилось за тюремной решеткой.

Вторая группа была невелика. На этот раз с Осокиным и Громовым ушли четверо — Людвиг, Кузьма Анзин и бежавшие из концлагеря матросы Горлов и Воронов.

Зимний поход в горах даже проезжей дорогой тяжел. Идти же непроторенными тропами, карабкаться по заснеженным кручам, продираться через лесные заросли, спускаться в обход лавин и ущелья, да еще в густой снегопад, настигший группу в пути, в сто раз трудней.

Такой поход Людвигу, просидевшему год взаперти, оказался не по силам. Спускаясь с кручи, он упал и ушиб ногу, к тому же заболел животом. Его, как при морской качке, выворачивало наизнанку, изо рта шла пена. Корчась от болей, он лег наземь и отказался идти дальше. А задержаться, сделать длительный привал нельзя. Командир партизанской разведки капитан Глухов строго наказал Осокину и Громову, чтобы они со второй группой явились точно в назначенный день и час. Каратели стягивали силы и со всех сторон охватывали занятую партизанами деревню. Промедление могло обернуться для партизан разгромом.

Два дня, утопая в рыхлом, мокром снегу, товарищи по очереди вели Людвига в горы, а потом несли на руках. Силы у всех были на пределе. Годы оккупации, голод, мытарства в концлагере подорвали здоровье. Сильней и крепче всех оказался Василий Горлов, матрос богатырского роста и телосложения. Ему чаще других приходилось втаскивать Людвига на скользкие кручи. Последний переход — подъем на Ай-Петринскую яйлу — измотал всех окончательно. До пещеры, где намечался привал, еле добрели и в изнеможении рухнули наземь. Людвиг заявил, что он больше не тронется с места. Уговоры не действовали. Он истерически кричал, что до партизан ему не дойти, попытался выхватить у Горлова пистолет, чтобы покончить с собой.

Осокин и Громов нервничали. Задерживаться нельзя — надо выполнять приказ, явиться в срок. Оставить Людвига в пещере — отчаянный риск: в горах всюду каратели, но и тащить на руках ни у кого нет сил. Впереди десятичасовой переход, который необходимо одолеть до темноты. Осокин, посоветовавшись с товарищами, собрал последние продукты, отдал Людвигу и сказал: — Жди. Завтра за тобой придем.

Людвиг ждать не стал, а спустился с горы и был арестован байдарскими полицаями.

В сумерки измотанные походом подпольщики наконец спустились с яйлы в долину и, перейдя по бревну горную речку, подошли к партизанской стоянке — деревне Кучук-Узенбаш. И тут случилось непредвиденное. Они напоролись на отряд карателей, которые днем выбили партизан из селения, отбросив их в горы.

Завязалась перестрелка. Под пулеметным и автоматным огнем группа отошла за речку. Матрос Горлов, который прикрывал товарищей, был ранен и схвачен карателями. Осокину с тремя товарищами удалось скрыться. Сутки проплутали они в горах, прежде чем были обнаружены партизанской разведкой.

Людвиг и Горлов были доставлены в контрразведку в Бахчисарай. Горлов давать показания отказался. Когда переводчик хлестнул матроса резиновой плетью, тот одним ударом свалил его на пол. Подоспевшие конвоиры связали матроса и бросили в подвал. Людвиг на первом же допросе, чтобы спасти жизнь, выдал Горлова, признался, что вместе с группой подпольщиков шел к партизанам, рассказал о существовании подпольной типографии, назвал фамилии и клички подпольщиков, их адреса и адреса конспиративных квартир. А через несколько часов офицер, прибывший из Бахчисарая, передал показания Людвига Майеру и вместе с агентами СД приехал с обыском на Лабораторную, 46. Но типография не была найдена. Не удалось ее обнаружить и при втором обыске, ночью, когда Манер арестовал Ревякина.

Александр на допросах отвергал все обвинения. Его повезли в Бахчисарай. Однако и на очной ставке с Людвигом он стоял на своем.