Не счесть, сколько у каждого за месяцы войны накопилось подобных «своих часов». И все равно в те минуты сердце у любого начинало учащенно биться, все равно в те минуты ожидания приказа: «Вперед!» — нервы у всех были предельно напряжены; так напряжены, что порой казалось: только тронь их, самую малость добавь им нагрузки — порвутся они, жалобным стоном напомнив, что умирать даже в самую отвратительную погоду ой как не хочется.
А раненые — в одиночку и малыми группами — через боевые порядки бригады пошли сразу, как только впереди разлилось вовсе не грозное «ура». Шли раненые с повязками, напитавшимися кровью, с лицами осунувшимися, посеревшими от боли.
Будь воля его, Дмитрия Исаева, он категорически запретил бы этому скорбному потоку идти мимо солдат, которым еще лишь предстояло пережить то, что у этих страдальцев уже позади. Прямо скажем, эта психологическая обработка не так чтобы очень в нашу пользу…
Бригада «своего часа» ожидала почти сутки. Лишь сумрачным утром следующего дня она пошла вперед. Не в бой, а лишь поближе к нему. Не спеша пошла на восток, цепляясь глазами за все, что было чужеродно этому болоту. Потому и увидели лошадь, вернее — ее голову и задние ноги; все прочее — искромсанное, перемешанное с землей и снегом — просто валялось вокруг, страшное и отвратительное.
Затем показалась первая землянка, развороченная прямым попаданием то ли снаряда, то ли бомбы, и пять окоченевших солдатских тел, лежавших рядком.
А дальше трупы виднелись уже повсюду. На бывшей ничьей земле — наших солдат и офицеров. Вражеские трупы увидели только в окопах, из которых фашисты были вынуждены бежать. Но и здесь, за бывшими окопами гитлеровцев, валялись лишь одиночные тела. Майор Исаев знал, что наступающие всегда несут большие потери, чем обороняющиеся. Таков один из законов войны. Но ведь не в такой же пропорции?!
Разгадка пришла сразу, как только повнимательнее присмотрелся к тому, что здесь за два года стояния успели сделать гитлеровцы: окопы первой и второй линии обороны между собой были надежно соединены и повязаны множеством глубоких и извилистых ходов сообщения, кое-где даже перекрытых накатами. Мудрено ли, что у фашистов потери пока были меньше, чем нам хотелось бы? Это пока меньше, а вот еще немножечко поднажмем, выгоним их в чистое поле, тогда и взглянем на все это заново…
Здесь, когда бригада оставила за своей спиной уже и вторую линию обороны, с левого фланга прилетело тревожное, даже чуть-чуть истеричное:
— Комбата-три убило!
И по тому, что дальше не последовало информации о том, кто добровольно или по приказу начальства принял на себя ношу командира батальона, майор Исаев понял: в эти минуты батальон действует лишь в силу инерции и подражая соседям; еще немного такой анархии, и черт знает что может случиться. Понял это и сказал спокойно, будто давно заготовленное, даже надоевшее:
— Передать по линии: в командование батальоном вступил я, майор Исаев. Мой командный пункт пока здесь, во второй роте. — Помолчал, то ли давая возможность всем понять сказанное, то ли раздумывая, не забыл ли чего из главного, потом бросил адресованное лишь своим бойцам: — Командиром нашей роты временно назначаю… Зелинского Михаила Станиславовича.
А раненых несли на носилках, чаще — на плащ-палатках и шинелях. Были и такие, что брели с помощью санитаров или менее тяжело раненных товарищей. Но значительно больше их ковыляло, опираясь лишь на желание выжить. Чувствовалось, что той дивизии, которая, протаранив вражескую оборону, все шла и шла вперед, приходилось туго, что силы ее были основательно поистрачены, поизрасходованы. И майор Исаев вызвал к себе командиров рот, каждому из них, пожимая руку, глянул в глаза и сказал:
— Если предчувствие не обманывает, сегодня ночью настанет наш черед… А еще я пригласил вас сюда затем, чтобы показаться вам во всей своей красе, чтобы самому полюбоваться вами… Надеюсь, не обижаетесь, что пришлось пробежаться по окопу?
Они не обижались. Больше того — такой сугубо мирный вопрос, заданный спокойным тоном, немного снял нервное напряжение, ставшее уже ощутимо тягостным; на подчиненных в сложной обстановке всегда благоприятно действует уверенность непосредственного начальника: если он не психует, то с чего тебе на стену лезть?
Предсказание майора Исаева сбылось: едва стемнело настолько, что не стало видно ветвей сосенок, стоявших рядом с окопом, когда они стали казаться лишь темными пятнами, лишенными четких контуров, в расположении батальона появился полковник Муратов, даже не глянув в сторону затихающего боя, сразу нашел майора Исаева и спросил: