А город вокруг готовился к празднику. Всё больше и больше встречалось людей - нарядно одетых, поодиночке, парами, компаниями. То тут, то там слышалась музыка и обрывки речей и лозунгов из репродукторов. В небе - высоко, от этого медленно - плыл дирижабль, раскрашенный в чёрно-жёлто-белую гамму, оставлявший позади двойной "хвост" тех же цветов. По шоссе прошёл плотно сбитый квадрат дроздовцев - в угрюмой чёрной форме, в ярких беретах, над плечами сверкали штыки, впереди тяжело качалось зачехлённое знамя. Люди останавливались, махали руками, многие отдавали честь. Дроздовцы вдруг грянули - под сухую дробь палочек в белых перчатках трёх мальчишек-барабанщиков, шедших перед знаменем:
- Черным строем маршируя, Вновь дроздовцы в бой идут - Защитить страну родную От предателей-иуд.
От Кремля до Магадана, От Камчатки до Днепра - Всем, кто набивал карманы, Отвечать пришла пора.
Вновь дроздовские отряды Сотрясают маршем твердь. Будет нам одна отрада - Всех врагов России смерть!
Мы идем - нам Солнце внемлет, Русь святая - Божий дом. Мы очистим наши земли, Разоренные врагом…(1.)
1. Слова М. Кузнецова
Ушла песня - вместе со строем. Мимо стоящих Ларионовых и Верещагиных прошёл молодой мужчина - на глазах слёзы, голова высоко поднята, левая рука - в чёрной перчатке…
- Да… - вздохнул Верещагин. - А где сейчас Кологривов?
- Погиб Кологривов, - тихо ответил Ларионов. - Он после челюстно-лицевого вернулся в полк… добился, хотя говорить почти не мог. В Клайпеде его снайперша убила. Вот так…
На парапете сидел молодой парень с гитарой; вокруг стояли ещё с десяток парней и девчонок - и в гражданском, и в кадетской форме.
Верещагин и Ларионов шли одни. Остальные рассосались - сперва исчезли Юрка со Светкой, потом - старшие мальчишки, объявившие, что пойдут на стадион и вернутся только на парад и концерт, потом - женщины с младшими, вообще никак не мотивировавшие своё исчезновение. Впрочем, бывшие офицеры и не были особо против.
- Пашка, спой про графа, - попросила рыжая девчонка в форме пионервожатой. Парень с гитарой, кивнув, перебрал струны, ударил по ним…
- Все начиналось просто:
Граф опустил ладони на карту -
Реками стали вены,
Впали вены в моря,
В кузнице пахло небом,
Искорки бились в кожаный фартук,
Ехал Пятьсот Веселый
Поперек сентября…
Девочка, зря ты плачешь - здесь, в сентябре, без этого сыро,
Там, куда Граф твой едет, вовсе уж ни к чему.
Счастье из мыльных опер - жалкий эрзац для третьего мира,
Только Пятьсот Веселый нынче нужен ему…
Слушали молча, покачивая головами. А парень пел. Глядя в небо и чему-то улыбаясь:
- Ветер метет перроны, поезд отходит через минуту,
Точно по расписанью - х..ли ж им, поездам.
В грустный мотив разлуки что-то еще вплетается, будто
Пуля в аккордеоне катится по ладам.
И вот ты одна под крышей, свечи сгорели, сердце разбито,
Что-то уж больно долго Граф тебе не звонит.
Только Пятьсот Веселый, шаткий от контрабандного спирта,
Знает к нему дорогу - этим и знаменит.
На рубеже столетий всё в ожидании, чет или нечет,
И Граф твой не хуже прочих знает, как грань тонка,
Что-то ему обломно - водка не в кайф, и бабы не лечат -
Мечется волком в клетке, ждет твоего звонка.
Верь в то, что всё, как надо, нынче судьба к нему благосклонна,
Нынче портянки в клетку, устрицы на обед,
Под акварельным небом, сидя на палубе бателона,
Пьет золотое пиво, думает о тебе.
Девочка, ждать готовься - вряд ли разлука кончится скоро,
Вряд ли отпустит Графа певчий гравий дорог,
Ты открываешь карту, и вслед за беспечной птичкой курсора
Шаткий Пятьсот Веселый движется поперек.
Ты не кляни разлуку - мир без разлуки неинтересен,
Брось отмечать недели, вытри слезы и жди,
Верь в то, что ваша встреча - сказка всех сказок, песня всех песен,
Новый мотив разлуки - все еще впереди.
Хоп! (1.)
1. Слова О.Медведева.
- Бессонов, Пашка! - окликнул Верещагин. Гитарист опустил голову и улыбнулся, соскакивая с парапета:
- Олег Николаевич, вы тоже приехали, здравствуйте!
- Здравствуй, Пашка, - кивнул Верещагин. - Здравствуй.
- А где другой Пашка? - Ларионов снова закурил, опираясь спиной на ограждение.
- А, вестовой мой… - Верещагин улыбнулся. - А ты хочешь верь, хочешь нет - он занялся политикой. В армии служить не стал, а добился того, что его выбрали городским головой. В девятнадцать лет!
- Иди ты! - вырвалось у Ларионова по-мальчишески. - У вас в Кирсанове?!
- Я и говорю. Как метлой город вымел. Чисто. Тихо. Порядок. И на службу пешком ходит, а своё законное авто детскому саду отдал.
По набережной всё чаще и чаще двигались колонны - пионеры, кадеты, военные, просто люди под флагами, с портретами и лозунгами. Слышался непрерывный шум, почти перекрывавший репродукторы.
- Вообще-то нам повезло, - задумчиво сказал Верещагин.
- В чём? - поинтересовался Ларионов, глядя, как к берегу интенсивно гребёт стая уток.
- В том, что всё так сложилось, - бывший офицер оперся спиной о парапет. - Смотри сам: до сих пор весь мир кипит.
- Это да, - согласился Ларионов.