Будьте как дети

Когда первые из коммунаров ступили на идущую прямо на юг в Иерусалим лунную дорожку, расстеленную для них Господом, она, словно непрочный плетеный настил, напряглась, прогнулась, по ней пошла рябь – и толпа замерла. Однако Полуэктов стал молиться еще истовее, еще громче и яростнее, и дорожка, будто испугавшись, выровнялась, сделалась по-старому гладкой. Впрочем, тут, у берега, на мелководье никакой опасности для коммунаров не было. Потом почти до горизонта детдомовские отряды шли по ней, как по набережной, мощно, уверенно печатая шаг, и лишь на линии, разделявшей небо и море, то ли из-за налетевшего шквала, то ли она просто устала, с дорожкой опять начались нелады. Но и здесь обошлось. С одной стороны, в толпе, хоть и на пределе зрения, видели, как курсанты словно в немом кино, точным балетным движением сбросили винтовки в воду, а с другой – Полуэктов, быстро, почти лихорадочно зачастивший свою молитву, похоже, снова был услышан. Так или иначе, дорожка разгладилась.

Коммунары давно скрылись за горизонтом, но собравшаяся на набережной толпа продолжала стоять; лишь когда рассвело, народ стал расходиться. Повода вроде бы не было, но настроение у всех было печальное. Люди друг с другом даже не прощались, просто тихо шли домой. Вообще было такое чувство, что, что бы ни было дальше, таганрожцы от этой истории устали и хотят ее поскорее забыть. Газетчики были уверены, что постепенно люди всё примут и всё переварят, и еще долго поход коммунаров в Святую землю будет главной темой городских посиделок. Но потом признали, что ошиблись, – в разговорах детдомовцев почти не поминали.

Что же до того, дошел ли кто из коммунаров до Малой Азии, то лично я в их успехе сомневаюсь. Данный вопрос занимал не меня одного. Но ответа нет и сейчас. Хотя «Азовский вестник» после закрытия возвращался к той ночи скупо и неохотно, в номере от 5 июля он сообщил, что в сети к феодосийским рыбакам попали семь тел утопленников, по виду детских, но в воде они находились больше месяца, и опознать погибших не получится. Впрочем, газета оговаривалась, что это почти на двести километров западнее дороги, по которой шли детдомовцы. Что трупы могло снести к Крыму течением, никто и не заикнулся.

Через месяц после публикации об утопленниках – вряд ли здесь есть связь – из Москвы прибыла комиссия союзной прокуратуры. Ею заново были допрошены и городские власти – от секретаря горкома партии до рядовых чоновцев – и те, кто работал в детдоме. Особенно интересовала следователей фигура Полуэктова. Чекисты ничего любопытного рассказать о нем не сумели, другое дело – коллеги отца Никодима из бывших гимназических учителей. Против ожидания на допросах они держались весьма откровенно. Из их показаний явствовало, что именно Полуэктов подвел детдомовцев к мысли пешком перейти Черное море. Сделано всё было умело, так что в конце концов коммунары начали думать, что это решение принято ими самостоятельно, а Никодим, наоборот, их удерживает.

Они говорили, что несколько месяцев, причем не таясь, Алексей Николаевич убеждал воспитанников Коммуны, что только они, дети, они единственные могут спасти наш несчастный мир, и главное, что необходимо для этого, – освободить Святую землю. Будучи учителем географии, он на уроках показывал кратчайшие пути из Таганрога через Кавказ, Анатолию и Сирию в Палестину. Даже задавал их учить, а потом спрашивал и ставил в журнал отметки. Когда воспитанники поверили, что только от них зависит, будет ли мир спасен, Полуэктов вдруг разом переиграл, стал говорить коммунарам, что идти через Кавказ – гиблое дело, настоящих дорог там нет, одни караванные тропы, в которых и среди местных разбираются немногие. Вдобавок это огромный крюк. Идти надо напрямик, по морю.

Некоторые из детдомовцев сомневались, спрашивали: разве обычный человек, не Христос, может идти по водам, не утонут ли они? В ответ он называл их Фомами неверующими и снисходительно объяснял, что вера – краеугольный камень мироздания, она укрепляет не только человека, но и стихии вокруг него, безверие же, наоборот, всё рушит. Если они правы перед Богом, если воистину чисты и непорочны, пускай ничего не опасаются: идти что по воде, что по брусчатке – разницы нет. Пучина поглотит лишь грешников, не способных спасти и самих себя, да тех, в ком недостаток веры. И тут же принимался издеваться, спрашивал воспитанников: может быть, это просто немереная гордыня, с чего они вдруг взяли, что могут спасти Адамов род? И насмешливо добавлял: «Я ни от кого не скрывал и не скрываю: гордыня – грех, большой грех».