Будьте красивыми

— Постой, постой, Надюша! Это что ж такое? Я замолчу, ты замолчишь, они замолчат, мы замолчим. — Отбросил листок: — Давайте все замолчим! — Опять разволновался: — Но молчать о недостатках, когда они есть, да это же с нравственной, воспитательной стороны — и то преступление! Молчать о недостатках — это соглашаться с ними, воспитывать в характере людей двурушничество, когда человек со спокойной совестью может делать одно, а говорить другое. Молчать о недостатках — это отвергать творчество, самую идею творчества, ибо творчество тем и сильно, что утверждает новое, отметая старое…

Надя взяла его за руку.

— Ах, Ежик! Кого послушал — Скуратова! Это же только Скуратов, не я, не мы, не они — Скуратов! Мы поем, мы говорим, мы будем петь, мы будем говорить — обо всем. Скорее бы победа! — Попросила: — Гляньте, какая зеленая травка. Будет весна, Евгений Васильевич. А к весне и война кончится…

Он долго смотрел на траву, будто не видел ее, потом сорвал новый листок подорожника, зачем-то понюхал его, сказал:

— Будет весна — для меня, для тебя, для нас. Для всех — будет! Спасибо, Надюша…

Машины засигналили, все побежали садиться, колонна тронулась дальше. Надя, перевалившись через борт, видела, как Троицкий подбежал к своей машине, вскочил на подножку и сразу же спрятался в кабине. И потом она много раз смотрела вперед, надеясь увидеть его, но Троицкий больше так и не показывался из кабины.

Он не показался и тогда, когда колонна снова остановилась и по дороге из края в край разнеслось о том, что впереди разрушен мост и надо ехать в объезд. Его машина в общей колонне съехала в сторону, подпрыгнув в канаве, не останавливаясь, не ожидая никого, попылила по проселку в лощину, вниз. За нею, будто нехотя, вперевалку повел свою машину и Скуратов.

Ехали довольно долго, без остановок. Девушки пытались петь, но замолчали. Неожиданно переменилась погода, небо заволокло серой дымкой, и мир за бортом машины сузился и потускнел.

— Куда мы едем? — с тревогой спросила Галя Белая. — Смотрите, да здесь, никак, пушки!..

И все увидели в стороне, в кустарнике, пушки. Они стреляли. Впереди, казалось, на самой дороге, что-то ярко и весело горело, и у пламени бегали люди. Машины остановились. Их было не так много, меньше десяти, остальные куда-то подевались, наверное, разбрелись по многочисленным проселкам. Слева, по бурому полю, по тропке, что уходила под прямым углом в сторону, шли два сапера с миноискателями, они будто с недоумением посмотрели на машины, пошли дальше, держа свои аппараты перед собой.

Внезапно над головой, очень низко, появились три наших штурмовика. «Илы» спокойно прошлись над дорогой, на всех машинах замахали руками, закричали радостно: «Наши, наши!» — и никто не успел даже опомниться, как штурмовики развернулись, встали в круг и пошли в боевой заход. Серая низкая оболочка неба лопнула над головой — не хотелось верить, что ее разорвали пулеметные очереди с самолетов. Рядом с машиной связистов что-то звонкое будто высыпалось на дорогу.

«Илы» приняли колонну за немецкую. Такие ошибки бывают, особенно когда нет твердой линии фронта и все движется, колеблется. Люди, чертыхаясь, крича, летели через борта машин, пытаясь укрыться в придорожных канавах, вовсю костили летчиков. По соседству со связистами оказался черный артиллерийский капитан в новой шапке.

— От бисовы души! Ни за что ни про что башку продырявлють! — оглянувшись на девушек, весело блеснул он белыми зубами.

Когда самолеты сделали круг и развернулись на второй заход, из канав выскочили на дорогу все, кто здесь был, замахали винтовками, автоматами, шапками, закричали кто что мог.

— Пристрелить вас мало! — кричал черный артиллерийский капитан, свирепо потрясая в небо пистолетом, зачем-то вынутым из кобуры.

Самолеты не вняли ничему, завывая, ринулись на дорогу. Все снова залегли в канавах. На дороге остался один Троицкий.

— Куда! Назад! Назад! — кричал он громовым голосом, не отступая перед самолетами, изрыгающими огонь.

— Ой, что он делает! — вскрикнула Надя Ильина, выскочив на дорогу к Троицкому. — Ежик! — Рядом с ними на мостовую опять высыпалось звонкое.

— Наза-а-ад! Наза-а-ад! — кричал Троицкий, стоя на взгорбке дороги и размахивая руками крест-накрест, и Надя, держась за него и держа его, пыталась за ним спрятаться от самолетов.

Его голос будто наконец дошел до летчиков и они поняли свою ошибку. Самолеты уже сделали разворот на третий заход, но вдруг качнулись, легли на крыло, быстро ушли по-над кустами в сторону. Кругом раздался громкий вздох облегчения.

— Смотри, храбрец! — каким-то тоненьким, еще стянутым от страха голосом протянул Пузырев.

Шелковников громко засмеялся, мотнув обнаженной головой. Он предусмотрительно снял свою фуражку с «капустой», заслышав, какой карой грозил летчикам артиллерийский капитан.

Машины стали поворачивать назад, так как саперы подошли и сказали, что дальше ехать нельзя, немцы перехватили дорогу. Девушки, взволнованные пережитым, радостные оттого, что все обошлось благополучно, полезли на машину.

И вдруг послышались голоса:

— Капитан ранен! Товарищи!