Будьте красивыми

Генерал пришел на узел часу в десятом. Как всегда, Дягилев отрапортовал ему, как всегда, генерал прошел по рядам, беседуя с девушками и поочередно кладя им руку на плечо. Раза два он громко расхохотался, а за ним заулыбались за своими аппаратами и девушки. «Вот и чудесно, — почему-то уже без воодушевления думал Стрельцов, встав за массивной стойкой, подпиравшей накат блиндажа. — У генерала хорошее настроение. Когда придет ко мне в кросс, все и скажу ему. Только не буду говорить ни про этот аппарат, ни про то, что он двоил, а просто попрошусь отправить на фронт, обратно в десант. Генерал поймет, он должен понять!»

Обойдя всех по кругу, Прохоров подсел к Гараниной. Как всегда, о чем-то спросил, громко расхохотался. В ответ ему улыбнулась, блеснула глазами и Гаранина. Она даже сняла руки с клавиатуры, нервно ломая пальцы, что-то сказала ему. Так было всегда. Но сегодня генерал говорил с Гараниной совсем недолго. Он вдруг вскричал на весь телеграф:

— Как? Что такое? Да может ли это быть! — Живо, не по-своему поднялся, решительно расправил под ремнем гимнастерку, окинул гневным оком помещение. — Где Скуратов? Где Скуратов, я спрашиваю!

Генерал любил театральность, это тоже была его слабость. И его театральные жесты каждый раз действовали неотразимо. Девушки, как по команде, вскочили за аппаратами, застыли в немых позах, Дягилев куда-то бросился со всех ног, видимо за Скуратовым, Игорь машинально отступил за столб, в тень. Только Гаранина спокойно продолжала работать.

Наконец Скуратова нашли, Игорь ушел к себе в кросс, и, к его изумлению, за ним же в помещение кросса сразу вошли генерал и Скуратов.

— Что случилось с Карамышевой, почему ей грозят трибуналом, почему я не знаю об этом? Объясните, инженер-майор! — строго спрашивал генерал, и продольные складки на его лице стали похожи на жгуты.

— Она допустила ошибку…

— Знаю, — перебил Прохоров. — За ошибки бьют. Дальше.

— Она перепутала разведдонесение.

— Перепутала.

— По ее вине были подняты в воздух самолеты.

— Подняты.

— Сорок пять бомбардировщиков сбросили груз на пустой аэродром.

— Сбросили.

— Командующий приказал расследовать…

— Все ясно же, черт подери! — вскричал Прохоров. — Но кто приказал ее арестовать?

— Арестовал я, товарищ генерал. До выяснения.

— Ну и что же выяснили?

Скуратов опустил красные воспаленные глаза. Он не мог больше ничего сказать генералу. Случилось так, что командующий тогда, ночью, накричал, далее пригрозил наказать самого Скуратова. Скуратов впопыхах приказал арестовать Карамышеву, а потом и сам не знал, что с нею делать.

— Она допустила ошибку. За ошибки бьют, — сказал он угрюмо.

— Ну вот! Снова-здорово! Страшный вы человек, инженер-майор! Откуда это у вас? А если бы вам, батенька, побольше власти? Чур, чур! Вы наказывайте, учите, воспитывайте, но не бейте насмерть. Насмерть нас и так много били — враги, фашисты.

— А вдруг спросит командующий? — очнувшись, трезво, прямо взглянул на генерала Скуратов.

— Командующий! У каждого в голове должен быть свой командующий. Вы слишком пересолили, инженер-майор. Кто такая Карамышева?

— Солдат, товарищ генерал.

— Сколько вас учить! Я сотни раз говорил: не солдат, а девушка. Девушка прежде всего! Им сейчас хороводы водить, влюбляться, им почти всем по двадцати. А мы их притащили на фронт, запрятали под землю, в эти казематы, держим тут сутками, неделями, месяцами, годами, заставляем сидеть под бомбами и даже умирать, как будто мы, мужчины, сами этого не умеем делать. И еще кричим, грозим трибуналом, расстрелом!..

— Она виновата… — Скуратов запнулся.

Генерал обвел взглядом щиты с сотнями разноцветных проводов, установленные вдоль стены, увидел Стрельцова, стоявшего сбоку, укоризненно сказал:

— Виновата! Что я всегда говорю вам насчет девушек?

— Беречь — и как можно строже.

— Вот именно — беречь!

— Вы сравнивали меня с кладовщиком. Я старался…