– Более спокойной обстановки ты вряд ли где-то найдешь, – уверила его Арина, – бабушка у своего ученика, и нам никто не помешает общаться. А я угощу тебя чаем того самого сорта, который ты любишь, и своим фирменным пирогом.
– Почему я никогда не пробовал? – поинтересовался Краст, переступая порог.
– Ты не хотел домашности, – объяснила Арина, чуть пожав плечами.
– Спасибо, что подыграла мне тогда в палате, – произнес Виктор, когда Арина поставила перед ним чашку с чаем и тарелку с щедрым куском еще теплого пирога.
– Пожалуйста, – без какого-либо подтекста ответила она.
– Сильно переживала? – спросил Виктор.
Взял десертную ложку, ловко отломил от пирога кусочек, отправил в рот и запил глотком чая.
– Ум-м-м, слушай, это очень вкусно. Зря ты мне его не делала.
– Наверное, зря, – согласилась Арина и ответила на его предыдущий вопрос: – Да, сильно переживала. Плакала, чувствовала себя обманутой и преданной. Было больно.
Помолчали. Он ел пирог с откровенным, подчеркнутым удовольствием, еще и мычал показательно, и запивал его чаем, а она смотрела на это.
И оба понимали, что они так прощаются, скорее всего, навсегда.
– Я могу что-то сделать для тебя? – спросил Виктор, отодвигая пустую тарелку.
– Да, – кивнула Арина. – Объясни, только честно и искренне, зачем ты меня обманул. Ты же прекрасно понимаешь, я так страстно была в тебя влюблена и испытывала такую неистовую тягу к тебе, что никакой факт наличия у тебя семьи меня бы тогда не остановил.
И он объяснил. Повторив чуть ли не слово в слово все, что говорила Арине бабушка в больнице – про свое желание быть для нее чем-то особенным и гораздо большим, чем богатым любовником для молоденькой красивой девушки. Что с ним делалось что-то необъяснимое, когда она смотрела на него своими невероятными темно-синими глазищами, распахнутыми почти от детского неподдельного восторга. Что он как на наркотик подсел на эти ощущения и хотел постоянно удивлять, восхищать ее, чтобы видеть в ее глазах любовь и влюбленное восхищение им самим, и удивление от сюрпризов и подарков.
А еще, в потоке откровенности, рассказал, что квартиру на Сретенке на самом деле он не покупал, она принадлежит его другу, который живет в Америке и который предложил ему пользоваться ей столько, сколько ему понадобится. И о том, что все эти два года, пока он был с Ариной, он отказался от иных своих любовных связей и, можно сказать, был ей верен, если не считать жены.
– Я привез тебе все твои вещи и драгоценности, – закончив что-то вроде исповеди, сообщил Виктор. – Ты зря их оставила. Красивый, конечно, жест, я оценил, честно. Но зря.
– У-у, – покачала она головой, – я не возьму.
– Не глупи, – устало махнул он рукой, – я дарил их тебе от чистого сердца, с любовью. Мне нравилось делать тебе подарки.
– Нет.
– Если ты помнишь, там авторские вещи, сделанные специально для тебя, в том числе обувь и наряды, – рассердился Краст ее упертому отказу и привел еще один аргумент: – Ты живешь небогато, могут настать такие времена, когда эти драгоценности реально смогут тебя выручить и подстраховать.
– Я не возьму, Виктор, – повторила Арина с нажимом.
– Да что за блажь! Честная бедность – это, конечно, благородно, но унизительно и глупо, Арина.
– Разве ты не понимаешь? – спросила она, чуть улыбнувшись. – Если я приму твои подарки, то получится, что ты мне заплатил. Это успокоит твою совесть. Ты человек, привыкший за все платить в этой жизни, особенно за удовольствия. Но это опошлит и обесценит все, что
Он поднялся со стула, шагнул к ней, рывком поднял ее на ноги и поцеловал, долгим, горько-сладким прощальным поцелуем, со вкусом и запахом персикового пирога и пряного чая.
Так же резко прервал этот поцелуй, заглянул близко-близко ей в глаза и произнес с теплой, нежной горечью, почти шепотом:
– Дурочка. Маленькая и от того глупая пока еще, наивная дурочка.
Коротко поцеловал еще раз в губы и ушел, больше ничего не сказав.
В тот день, когда Арина впервые после больницы вышла на работу, ее вызвало к себе высокое начальство, что было странным, поскольку руководство такого уровня с рядовыми работниками, к числу которых относилась и Арина, лично не общаются.
А тут вот пригласили.
И, представ перед светлы очи руководства, Арина прокручивала в голове возможные варианты столь необычного внимания к ее персоне.
А господин Ковалев, оторвавшись от изучения документов, поднял голову и сообщил: