Буду твоей Верой

— Без проблем, — слишком уж охотно соглашается одногруппница.

Собираюсь стартануть с места, как слышу в спину:

— Методички-то отдай, — оборачиваюсь и смотрю на кивающую в сторону охапки пособий, зажатой в руке.

— Точно! Возьми, — как же я могла забыть про методические пособия Варягина для нашего семинара?

Передаю Суваевой брошюрки и пулей несусь в деканат.

Перепрыгиваю через ступеньки, на ходу поправляя белую рубашку, выбившуюся из джинсов. Стучусь и просовываю голову в дверной проем:

— Можно? Здравствуйте! — приветствую секретаря деканата еще раз. Неприятная такая женщина. Вечно сидит с таким деловым видом, будто она не печати в зачетках шлепает, а кандидатскую проверяет. — Мне передали, что вы просили меня зайти.

Женщина приспускает очки на кончик носа и смиряет меня недовольным взглядом.

— Ты же уже заходила, Илюхина, — фыркает секретарь. — С памятью проблемы?

— Мне так сказали, — огрызаюсь я. Да что они сегодня с дуба рухнули? Одна глухой обзывается, другая — беспамятной оскорбляет.

— Ничего не знаю. Никаких указаний не поступало на счет тебя, — теряя ко мне интерес, женщина берется за печать и снова шлепает по кипе бумаг.

— Может Ольга Анатольевна вызывала? — бросаю кроткий взгляд на дверь нашего декана Института.

— Илюхина! Ольга Анатольевна уехала в Министерство, — рявкает. — Ты отвлекаешь меня от работы.

— Извините, — повесив нос, выхожу из деканата.

* * *

— Иван Борисович, можно? — в аудитории подозрительно тихо.

— Проходите скорее, Вера, — сквозь зубы проговаривает Варягин. Что это с ним? — Давайте методички.

— Методички? — останавливаюсь напротив преподавательского стола и замираю. — Какие методички?

— Вера! Методички, которые я вас просил на кафедре взять. Что с вами происходит, Илюхина?

Слышу, как за спиной хрюкают голоса одногруппников.

— Я же их передала, — непонимающе мямлю преподавателю.

— Правда? — удивляется Иван Борисович и складывает руки на груди. — И где они по-твоему? — показывает на стол, на котором действительно ничего нет точно так же, как и на партах моих одногруппников.

Хрюканье перерастает в открытый смех, а я, заливаясь краской, смотрю на улыбающуюся Альбину и ядовитую физиономию Карины.

— Мало того, что вы опоздали на пару, так еще срываете занятие, Илюхина! — гневно рокочет преподаватель.

Господи, мне так стыдно. Хочется потеряться в тумане, раствориться в этом удушающем воздухе, чтобы меня не искали и забыли о моем существовании.

— Меня вызывали в деканат. Я просила Суваеву Альбину передать…

Но договорить я не успеваю, потому что вся аудитория взрывается неистовым хохотом. Я не понимаю, что происходит, когда бегаю глазами по лицам смеющихся надо мной одногруппников. Иван Борисович стоит, сложив руки на груди, и порицающе разглядывает мои пунцовые щеки.

— То есть теперь туалет у нас называется деканатом? — выкрикивает Карина.

— Иван Борисович, — с последней парты орет одногруппник, — так может Илюхина все методички истратила вместо туалетной бумаги?

Любой человек хоть раз в своей жизни обжигал палец. Так вот я себя чувствую, будто меня бросили в огненный бурлящий котлован с помоями.

Смотрю на довольные лица Дивеевой и Суваевой, в которых бьет ключом торжество и ликование. Эгоцентричные, малодушные, озлобленные гиены, притворяющиеся грациозными ланями, сколько же в вас яда? Унижение — наилучший вид их собственной гордости. Они гордятся своей подлостью, считая, что, растоптав и унизив человека — это круто, забывая о том, что стремление возвыситься заканчивается стремительным падением вниз.

Целую неделю я жила, наивно полагая, что Карина давно забыла те глупые фотографии с вечеринки и сплетни, слепленные из воздуха. Но месть оказалась горячей на столько, что моя кожа плавится от стыда и позора.

Чувствую, как в уголках скапливаются капельки соли, готовые прорвать платину моей выдержки и терпения. От душевной дрожи не слышу собственного дыхания. Я что, не дышу?

— Аудитория! Внимание! — стучит раскрытой ладонью по столу Иван Борисович. — Прошу тишины, уважаемые студенты. Вера, где методички? — обращается ко мне преподаватель.

Собрав в себе крупицы сил, собираюсь рассказать Варягину, как было на самом деле, но мою речь прерывает стук в дверь.

31

— Извините, Иван Борисович, — в дверном проеме появляется голова Чернышова. Вся группа разом затихает и выжидающе вглядывается в Артема. — Можно? — парень взглядом спрашивает разрешения войти. Получив одобрительный кивок от преподавателя, движется в сторону Дивеевой, запуская руку в рюкзак. — Вот, — Чернышов выкладывает на стол стопку знакомой макулатуры и обращается к Карине, — ты, кажется, наши рюкзаки перепутала и положила методички ко мне.

Я смотрю на девушек, замерших с испуганными лицами. Но на то она и змеюка, чтобы изворачиваться пронырливым ужом: Карина вспыхивает и на место испуга приходит злорадство, приправленное ядовитым бешенством.

— Ну ты и придурок, — яростно бросается Дивеева.

Альбина так и хлопает своими раскосыми глазами, а вот Чернышов непонимающе сводит широкие брови.