Будущее капитализма

Чтобы глобальная капиталистическая система, спроектированная после Второй мировой войны, могла хорошо работать, она нуждалась в доминирующем экономическом локомотиве — в стране, которая могла действенно помогать другим странам улучшать свое экономическое положение, поскольку ей не приходилось беспокоиться о своем собственном экономическом положении (3). Но в первой половине 1990-х гг. Соединенные Штаты уже не были такой страной. Было очевидно, что вершители американской политики вовсе не стремились столь же активно помогать остальному миру выйти из этого спада. В течение спада 1990-1991 гг. американские ставки процента, направленные против спада, были очень скромными и не применялось никакого налогового стимулирования; ставки процента были возвращены к прежним значениям задолго до того, как они могли бы укрепить подъем или помочь подъему других стран. Поскольку такой отказ от более активных действий не имел оправдания во внутренних условиях, это изменение американской политики помощи другим странам выглядело весьма драматично. Инфляция в Америке была низкой и снижалась дальше. Прежде Америка всегда готова была помогать в борьбе с мировым спадом, даже в ущерб себе. Теперь она не хотела помочь даже без собственных затрат.

Без американского глобального экономического локомотива восстановление после спада происходило очень медленно — и в Европе, и в Японии. В Европе это восстановление шло лучше, чем в Японии, но все же недостаточно сильно, чтобы устранить упорные, все более казавшиеся неизменными двузначные проценты безработицы. При анемичном темпе роста 2,1% в 1994 г. безработица в большей части Европы все еще возрастала. В техническом отношении официальным концом спада считаются два квартала положительного роста, но в действительности можно было бы определить реальный конец спада как снижение безработицы, а этого нельзя было предвидеть. В некоторых европейских странах, таких, как Финляндия и Швеция, возвращение к уровню ВВП 1990 г. не ожидалось до 1996 г.

Оказалось, что Европа не могла использовать политику снижения ставок процента для стимуляции роста, поскольку германская политика высоких процентных ставок (предназначенная для борьбы с инфляцией вследствие воссоединения с Восточной Германией и для привлечения капиталовложений в Восточную Германию) сковывала денежную политику всех других стран. По существу Германия стала якорем, удерживающим Европу от быстрого восстановления. В конце концов Италия и Англия не выдержали: летом 1992 г. они были вынуждены оторваться от зоны немецкой марки и провести значительную девальвацию. Это позволило им снизить свои ставки процента, и со снижением ставок процента и снижением затрат вследствие девальвации валют их рост ускорился. Но большая часть европейских стран связана с паритетом германской марки, высокими ставками процента и медленным ростом. Выигрыш Англии и Италии сопровождается проигрышем остальной Европы.

Немцы попросту не пожелали заменить американский глобальный локомотив региональным европейским экономическим локомотивом. Без глобального или регионального локомотива Европа страдает в середине 90-х гг. от двузначной безработицы и ведет свои дела при таких высоких или приближающихся к ним уровнях безработицы в течение, почти десяти лет, без надежды на улучшение в обозримом будущем.

Национальная политика с кейнсианскими антициклическими стимулами просто исчезла. Непосредственно после спада 1990-1991 гг. только Япония и Соединенные Штаты снизили ставки процента, чтобы стимулировать спрос, и ни одна страна даже не пыталась вести антициклическую налоговую политику — снижать налоги или увеличивать расходы. Летом 1992 г. Италия, Франция и Соединенное Королевство, которые именно в это время должны были бы стимулировать свою экономику, все повышали ставки процента, чтобы защитить свою валюту.

Такое бездействие можно объяснить некоторым сочетанием страха перед инфляцией, неспособности контролировать структурный дефицит бюджета и ростом глобальной экономики, в которой кейнсианская политика в рамках одной страны стала невозможной. Но так или иначе, в итоге получилось бездействие.

В 70-х и 80-х гг. инфляция, казалось, не исчезала, каков бы ни был уровень безработицы — в Испании безработица достигала 22%, между тем как инфляция все еще была близка к 5%, и ожидалось ее повышение (5). Чтобы помешать ускорению инфляции, национальные правительства, казалось, все время тормозили свою экономику, так что подходящий момент для ускорения как будто никогда не мог наступить.