Будущее ностальгии

Статуя, помимо всего прочего, была подарком художника Михаила Шемякина городу. Художник задумал свою работу над памятником как трансисторическое сотрудничество со скульптором XVIII века Карло Бартоломео Растрелли, чья прижизненная маска царя была использована Шемякиным в качестве прототипа. Фактически скульптор — автор Медного всадника и его ученица Мари Колло[424] также исследовали прижизненную маску Петра, но в конце концов предпочли идеализированный аллегорический образ. Шемякин воссоздал голову Петра в соответствии с точными пропорциями его прижизненной маски, но в неочевидном исполнении. Голова царя кажется слишком маленькой по сравнению с его вытянутым телом. Петр, лишенный волос и усов, выглядит непривычно; он совсем не похож на свой монументальный образ.

Посещение нового Петра стало постсоветским городским ритуалом. В любое время дня дети и взрослые фотографируют друг друга в интимных объятиях с царем. Когда сидишь у него на коленях, так близко и интимно, он кажется папочкой, который позволяет детям играть со своими пальцами. Когда обходишь статую и смотришь на Петра со спины, он похож на обычного городского чиновника, председательствующего на совещании. Только когда оказываешься перед ним, он поражает обликом покойного деспота. Фактически образ сидящего царя восходит непосредственно к городским мистериям начала XVIII столетия[425]. Он является одновременно участником карнавала и зрителем; музейным смотрителем и ценнейшим экспонатом музея; реликвией XVIII века и современной маской. Петр превращает археологию в карнавал.

По поводу места расположения нового памятника Петру было много споров. Выбор места основания города — между гауптвахтой и усыпальницей[426] — поставил его в центр городской археологии и мифологии. Петр принимает участие в потустороннем разговоре и выступает посредником между мертвыми и живыми. Буффонадный хранитель городской памяти, Петр воплощает амбивалентность мифа об основании города. Несмотря на первоначальный шок, статуя была одомашнена городскими жителями. Гротескно длинные пальцы Петра были отполированы тысячами рук и уже приобрели характерный блеск времени. Согласно новому городскому фольклору, взявшись за указательный палец Петра, можно быстро разбогатеть. (Говорят, что русская девочка-подросток потерла палец Петра и через десять минут нашла кошелек с твердой валютой. Возможно, он был потерян каким-то излишне впечатлительным туристом с Запада, очарованным статуей и не отдающим отчета, что его финансовые потери непременно окажутся мифологизированными.) Но это еще не все. Взявшись за средний палец Петра, можно испытать в действии чудо повышения сексуальной потенции, напоминающее эффект виагры. И наконец, если вы обнаружите отсутствующую пуговицу на сюртуке Петра, вы всю жизнь будете счастливы. Таким образом, новый образ царя-плотника западника, появившийся в Санкт-Петербурге, — это образ Джекила и Хайда, пугающий и интимный одновременно.

Как ни удивительно, но перестройка сопровождалась сокращением числа героев — культурных ориентиров. Серия социологических исследований ролевых моделей подростков демонстрирует любопытное открытие. В середине 1980‑х годов Ленин еще оставался среди великих. В конце 1980‑х и начале 1990‑х годов он уже отставал от императора Александра Македонского и Арнольда Шварценеггера. Не так давно национальные герои: Петр Великий, Пушкин и Маршал Жуков — вернулись в пантеон славы тинейджеров. Петр Великий, похоже, выглядит наиболее фотогенично. Сигареты «Петр I» со слоганом «Петр I — всегда первый» завоевали огромный успех, с которым сравнится разве что популярность пива «Балтика». Теперь портрет царя, вестернизировавшего Россию в традициях русской автократии, украшает кабинет российского президента. Петр Великий, прославленный и проклятый многими поколениями царей и партийных лидеров, кажется универсальным героем, двигателем модернизации и антихристом, демократом и самодержцем.