Будущее ностальгии

В 1999 году возникла новая идея использования этой территории: возведение новой церкви святой Агнессы[598], которую пропагандируют сторонники подлинного национального возрождения, считающие, что национальная гордость — не шутка. Святая XIII века была официально канонизирована за пять дней до бархатной революции; поэтому для некоторых она тоже сыграла важную роль в посткоммунистических преобразованиях. Однако строительство новой церкви уничтожило бы память о прошлом, а также стихийные монументы последнего десятилетия. Здание остановит маятник времени, обеспечивая символическую подмену всех противоречивых слоев истории и воссоздание чешской версии национальной идентичности XIX века. По иронии судьбы предлагая окончательно проститься с той частью истории Чехии, когда она «контролировалась из Москвы», предложение построить на этом участке гигантскую церковь святой Агнессы по странному стечению обстоятельств является следованием московскому примеру, а именно — напоминает недавний проект воссоздания колоссального храма Христа Спасителя в Москве на месте проектировавшегося в советское время Дворца Советов.

Меж тем метроном стоит на своем месте, символизируя пражскую иронию и пражскую историю. Прага — образцовый среднеевропейский город, в котором самые бешеные памятники — от знаменитых барочных церквей до советских высоток — были возведены победителями, а порой — оккупантами страны. Если Москва, по мнению Вальтера Беньямина, была городом, где все часы показывали разное время (как они и продолжают делать), Прага — город, где все часы идут точно — секунда в секунду, но каждые часы транслируют совершенно иное представление о времени. Знаменитые астрологические часы (пражские куранты Орлой) на Староместской площади были созданы в 1490 году, когда жители Праги, судя по всему, обнаружили, что Прага вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Каждый час деревянные фигурки выходят из-за дверей и разыгрывают средневековую пьесу моралите с жуткими персонажами в ролях: «Смерть, жадность и тщеславие». Орлой демонстрирует движение Солнца и Луны и показывает время в трех разных форматах: вавилонское время, старое чешское время и современное время. Мастер-строитель Орлоя отдал свою жизнь, обретя бессмертие, благодаря своим темпоральным фантазиям. Когда пражские бюргеры ослепили его, чтобы он никогда не смог повторить свой шедевр где-либо еще, он совершил впечатляющую месть. Мастер Ханус замуровал его тело в его творение, присоединив его руки к стрелкам часов. Таким образом, он закончил свою жизнь, остановив городские часы. Несмотря на жертву, часы были отремонтированы и теперь являются главной достопримечательностью посткоммунистической Праги, конкурирующей лишь с еще одним темпоральным аттракционом — Еврейскими часами на еврейской ратуше, которые идут против часовой стрелки, вопреки современной концепции времени. В недавнем проекте паблик-арта предлагается другой вид уличных часов, который вообще не показывает время. Их стрелки обездвижены, а вместо того чтобы показывать время, они задают жителям Праги и путешественникам предостерегающий вопрос: «Куда вы все мчитесь?»[599]

Прага сегодня — город, где друг с другом конкурируют восточная и западная версии ностальгии, вращающиеся вокруг идеи Европы и, подобно самой истории Чехии, движутся в контрапункте друг с другом, так же пунктуально, как история города. Прага 1968 года представляла собой город в состоянии эйфории, где казались возможными самые разные потенциальные версии пути в Европу, будь то социализм с человеческим лицом или сюрреализм. После советского вторжения город приобрел иной облик; в описании Милана Кундеры он снова стал «городом забвения», населенным призраками на переименованных улицах:

«Существуют буквально все виды призраков, бродящих по этим запутанным улицам. Это призраки разрушенных памятников, разрушенных чешской реформацией, разрушенных австрийской контрреформацией, разрушенных Чехословацкой Республикой, разрушенных коммунистами. Даже статуи Сталина в итоге были уничтожены. По всей стране, где бы ни уничтожались статуи, тысячами вырастали памятники Ленину. Они растут, как сорняки на руинах, как меланхолические цветы забывания»[600].