Будут расставания

— Человек человеку должен быть другом, — разглагольствовал он, плечом упираясь в доску. — Надо помогать друзьям… Вы — мне, я — вам! Надо как-то жить! Вон писатели… кучу денег получают. Им и погреб не надо рыть… А раз нет особого дарования — крутись. Вот, к примеру, горторг не запас картофеля… Где человеку купить картошку? Только на базаре… Понимаете? Завод тебя, Тихон Фомич, командирует на уборочную. Что плохого, если, оплатив горючее, привезешь из колхоза несколько мешков.

— Вот это дело! — отец даже перестал бросать глину. — Ведро картошки сейчас на базаре в пять раз дороже, чем в районе — озолотиться можно.

— Но горторг не спит, товарищи меры принимают.

— Да я завтра ж еду, Анатолий Маркович! — загорячился отец.

Филичкин продолжал:

— Ванна мне нужна. Обыкновенная ванна, — он опустил молоток и поглядел на Митю. — Я купил бы. За любую цену. Взял бы даже списанную.

— Знать бы, где лежит списанная, — пробурчал отец.

— Если бы знать, Тихон Фомич…

Дмитрий видел грязный двор и дом из шлакоблоков с квадратными окнами. Над самой крышей — взлохмаченные тучи. «Почему я здесь? — вдруг удивился он. — Копаю какой-то погреб. Для чего? Что, Филичкин не может нанять рабочих? «Вы — мне, я — вам!» Да ну его к черту!» Дмитрий всадил в глину лопату и молча зашагал к воротам.

…Несколько дней назад отец чудом провел старенькую трехтонку по размытым осенним дорогам. Теперь мать каждый день торговала на базаре картошкой.

У Мити все эти дни оставалось неопределенное чувство, словно он обманул кого-то или что-то не доделал до конца. «Наплевать, — успокаивал он себя. — Дело с картошкой — тридцать раз начихать! Пусть торгуют. Даже польза какая-то есть».

Первый заморозок сковал дороги, и ясным стал воздух. Звуки с улицы доносились отчетливыми, точно рождались под самыми окнами. Митя лежал на кушетке и гладил кота. Черный ожиревший кот жмурился и мурлыкал.

— Что будем делать, котище? — спрашивал Митя. — Может, пойдешь со мной в кино или я с тобой на крышу полезу?

И точно в ответ у ворот просигналила машина. Митя поднялся с кушетки, глянул в окно. Мать торопливо отмыкала большой замок на воротах и распахивала створы. Во двор въехала трехтонка. Отец вышел из кабины, забыв прикрыть дверцу. От усталости руки его висели вдоль тела.

— Зови Митьку! — сказал сердито. — Чего стала? — Сам забрался в кузов и стал сбрасывать солому, прикрывавшую мешки.

Мать постучала в окно:

— Собирайся! Или не видишь, отец ждет!

— Чья опять картошка? — крикнул Митя, чувствуя, как его начинает раздражать нетерпение матери.

— Наша, чья еще! — тоже прокричала она. — Наша картошка и Анатолия Марковича. Иди разгружай, отец надсажается!

— Сейчас!

— Не сейчас, а ступай! Такой парень — и никакой помощи. Лопать только умеешь!

Мите показалось, что затылок захолодел и губы сами собой отвердели. Он ответил спокойно, почти насмешливо, но уже не подбирая слов, не стараясь смягчить выражения:

— А мне плевать на картошку и на Филичкина! Не картошка — так побелка, не побелка — так погреб. У меня сегодня по распорядку культпоход, я человек современный. Отправляюсь в энском направлении, а мешки таскать позовите Филичкина. Вы ему, он вам помогать будет!

— Дождались! — кричала мать на весь двор. — Слышишь, отец, дождались от сынка благодарности! Костюм на какие деньги купил? Культпоход! Попробуй на зарплату поживи, лодырь!

Дмитрий надел пальто, со злостью надвинул на лоб серую кепку. Он вышел на улицу через парадное.

— Плевал я на все, куркули! Осточертело!

Уже смеркалось. Белесое небо поднималось все выше, и редкие звезды загорались в нем. Митя направился к автобусной остановке. Вот и выжили из теплого угла! Куда теперь? В город к ребятам? Сообразить на пол-литра? Вчера соображали, скучно… Напиться и толковать об одном и том же. А после, как прошлый раз, как всегда, топать к Сашеньке? Нет, ему не хотелось ехать сегодня в город.

Дмитрий долго прохаживался у автобусной остановки, постукивая каблуками по доскам платформы.

Через темные крыши виднелся шиферный гребень дома Филичкина и телевизионная антенна. «Телевизор достал, — неприязненно заключил Митя. — Холодильник нажил, стиральную машину. Теперь ванну ему подавай. Настоящий культурный человек».

Подходил большой красный автобус, покачиваясь на замерзших кочках. «Поеду, там видно будет».

Поплыли в сумерках очертания домиков. Оранжевые огоньки — точно на бечеве, бечева обрывается — темень. Среди пустыря автобус — как лодка в большом озере. Быстро приближаются строительные площадки городских окраин. В резком белом свете видны башни кранов и зубцы недостроенных стен. Над городом то разливается в ширь неба, то опадает тревожно алое зарево заводов. Митя вышел из автобуса, закурил. Желтое пламя спички осветило тонкие губы. Не торопясь, шагал он по скользкому асфальту. У стены многоэтажного дома заметил доску объявлений. Остановился. Пестрый плакат оргнабора был накрест перечеркнут твердыми фиолетовыми мазками.

— Меня не подождали, закончили набор, — сказал вслух. Затягиваясь дымом сигареты, читал дальше: