Буйный бродяга 2016 №5

К счастью, такой подход к теме наблюдается далеко не у всех авторов. Злата Линник («Карьера Барби») честно пыталась высмеять корпоративный капитализм в своей антиутопии для детей. Проблема в том, что противопоставлять стерильно-жутковатому миру «молодых карьеристов», в котором дети разговаривают рекламными слоганами, креативных бездельников из творческого гетто «инфантил-парка» — столь же не новое, сколь и безнадежное решение. Прежде всего потому, что эти две социальные среды никогда друг другу жестко не противостояли: бывшие хиппи со временем успешно превратились в образцовых карьеристов, конформистов, отцов семейств и избирателей республиканцев. Но имеется и другой вопрос: а кто, собственно говоря, производит всё то богатство, которое дает возможность главным героям думать о карьере или творчестве, но не о выживании? Кто сделал куклу Барби, по которой так тоскует девочка Инструкция, или игровую приставку мальчика по имени Параграф? Подобный вопрос на самом деле возникает ко всем авторам антиутопий, в которых материальное благоденствие сочетается с тотальным контролем. Ответа на него, впрочем, ждать бессмысленно: авторы эти достаточно далеки от проблем реального производства, поэтому для них большой человеческий мир с его реальными ужасами и проблемами оказывается чем-то вроде гигантского офиса «open space» — места довольно-таки неприятного, но, скажем прямо, не самого страшного на планете. Попытки говорить о несвободе, личной или политической, вне контекста социальных проблем, ведут к таким совершенно недостоверным и беспомощным конструкциям, более того — приводят к тому, что фантастическая несвобода оказывается в чем-то даже привлекательнее реальной жизни. Пересмотревший в конце жизни свое отношение к миру «Хищных вещей века» Борис Стругацкий дал тому наглядное подтверждение.

Вот и в «Квантовой розе» Алисы Лебовски мы видим, как героиня, приговоренная к тюремному заключению и попавшая вместо женской тюрьмы в лесбийскую утопию, наполненную приветливыми и отзывчивыми девушками в розовых робах, решает навсегда отказаться от свободы и остаться жить в уютном мирке за колючей проволокой. Разумеется, уютный мирок создан не просто так: он весь просматривается сотнями скрытых камер, а содержат это реалити-шоу богатые вуайеристы, для которых заключенные и изображают мир и любовь в ванильной атмосфере.

В реальной жизни, правда, состоятельные извращенцы предпочитают не нежные любовные сцены, а вещи куда более мерзкие, так что, получи они в свое распоряжение тюрьму, платили бы, разумеется, за жестокие изнасилования, избиения и убийства на камеру — то, что называется снаффом. Снафф-записи — товар весьма дорогой и ликвидный, а несвобода в реальной жизни куда менее привлекательна. И куда более заурядна.

И здесь приходится неожиданно похвалить господина Чекмаева («Высшая мера»), который банальность и заурядность несвободы, ее прискорбный финал крайне убедительно изобразил на примере героя, приговоренного к пожизненному заключению в изолированном от внешнего мира бункере со всеми удобствами. Заключенный, надеющийся на долгую и комфортабельную жизнь, правда, довольно быстро умирает при содействии тюремщиков — по той простой причине, что государству банально не хватает денег на содержание всех высокотехнологичных Изоляторов: