Буйный Терек. Книга 2

Вскоре чеченцы и драгуны, повернув каждый в свою сторону, оставили поляну и берег Мичика.

Небольсин доложил полковнику о выкупе пленных. Пулло рассеянно слушал капитана. Было видно, что ему, старому кавказскому волку, не впервой слышать о подобных делах. Он поблагодарил капитана и равнодушным голосом сказал:

— Солдата в медицинскую комиссию. Если найдут не годным к службе — вчистую с отправкой в Россию. Прапорщика… — он почесал переносицу, — куда ж его? Разве что опять на линию в егерский полк?

— Я бы просил, господин полковник, оставить его при штабе. Он нужный человек, побывал в горах, немало перевидел, ознакомился с бытом горцев, да и сам имам хорошо знает его.

— То-то и скверно, что имам знает его, а ведь он из разжалованных, с таким беды не оберешься, — покачал головой Пулло.

— Теперь он офицер. Георгиевский кавалер, вины ему государем прощены… Не нам, господин полковник, взыскивать за грехи.

— Так-то оно так. Мне что, будь он хоть сам Пугачев, раз государь снял с него немилость… Вот разве что определить его в горскую канцелярию при штабе, — раздумчиво продолжал Пулло, — раз он чеченов да прочих кунаков знает. Как вы думаете, капитан?

— Прекрасно! Самое подходящее место, а жить он будет возле меня, в том же доме, — живо ответил Небольсин.

— Что он вам, родственник или друг? — спросил Пулло.

— Ни то, ни другое. Я узнал его только теперь, но, как говорил вам ранее, за него просили меня в Москве Алексей Петрович и матушка Булаковича.

— А-а, помню, помню… Вы же тогда сами вызвались откупить за свой счет разжалованного, — вспомнил полковник. — Ну что ж, пусть работает военным делопроизводителем при канцелярии. Прикажите, пожалуйста, написать приказ, а я подпишу.

Так Булакович остался в Грозной и поселился во флигеле того же дома, где жил Небольсин.

Сеня возился у стола, готовя завтрак; солдат внес кипящий кофейник. Небольсин дописывал письмо. Булакович, сидя у окна, просматривал газеты, стопкой лежавшие перед ним. Столько новостей и событий прошло мимо него, и все, что для Небольсина было давно известным и уже отжившим, волновало. И польский мятеж, как называли его газеты, и приход к власти Филиппа Орлеана взамен свергнутого Июльской революцией Карла Бурбона, и Испания, не утихавшая и после смерти Риего, — все было захватывающим и новым.

Булакович отложил газету и тихо, очень тихо спросил:

— Александр Николаевич, значит, и Боливар умер?

Удивленный этим вопросом, Небольсин ответил:

— Да, умер, и весьма давно, еще, кажется, в декабре тридцатого года. Вы не знали этого?

— Нет. Откуда? — подавленно сказал Булакович.

Небольсин взял довольно старый экземпляр «Московского телеграфа» и вполголоса прочел:

— «Семнадцатого декабря тысяча восемьсот тридцатого года недалеко от бывшей испанской крепости Санта-Марта в поместье Сан-Педро Александрино скончался всемирно известный генерал, главнокомандующий войсками Перу, Колумбии, Новой Гренады, Боливии и Венесуэлы, победитель испанцев дон Симон Боливар, диктатор Южной Америки, президент Колумбии, Венесуэлы, прозванный Освободителем. Умер от чахотки на сорок восьмом году жизни, но имя сего замечательного патриота, воина и человека никогда не умрет в памяти человечества».

Небольсин положил газету на стол, внимательно посмотрел на Булаковича. Прапорщик поднял на него глаза и, как бы отвечая мыслям капитана, произнес:

— Я провел несколько дней возле такого же удивительного человека и патриота…

Небольсин понимающе кивнул.

— …И этого вождя ждет тот же конец, что и Риего и Боливара… Конец всех великих безумцев, родившихся не в свое время.

— А вы его считаете безумцем? — спросил Небольсин.

— Каждый, кто встает за свободу, и праведник и безумец, если он…

— Если он? — выжидательно повторил слова Булаковича капитан.

— Если он не победит, — тихо закончил Булакович.

— Значит, и четырнадцатое декабря тоже святое безумие?

— Нет. Это трагическая ошибка святых и предательство очень умных, не пожелавших потерять свои блага, — еще тише сказал прапорщик.

— Забудьте на время и эти мысли и эти слова, дорогой мой Булакович. Здесь многое пропитано Третьим отделением и любезным графом Бенкендорфом, — по-французски, так же тихо ответил Небольсин. — Потом, на досуге, вы расскажете мне возможно больше об этом горском Боливаре, а сейчас вам надо успокоиться. Выпьем кофе, поговорим о разном и подготовим почту. Завтра уходит оказия, а ваша матушка ждет не дождется вестей от сына, — мягко, по-доброму, как старший брат младшему, сказал капитан.

Булакович улыбнулся и пересел к столу, где все еще хозяйничал Сеня.