Букет белых роз (СИ)

Костёр догорел. Звёзды уже бледнели. Ветер так и не угомонился. У ветра тоже была своя история, которую он рассказывал в пустоту.

Грелль

Не было обычных снов и не было кошмаров. Лишь пустое длиною в минуту.

Открыв глаза, я понял, что проснулся слишком рано — звезды еще постепенно блекли перед рассветом. В теле оставалась легкость, не болела голова, и не было позывов приступа.

Когда я лежал в постели, укрытый простыней, смотрел в небо через стекло, то считал это крошево, следил за расположением дальних планет, соединял линией, находил знаки зодиака, глупо читал по ним будущее, как ежедневный гороскоп по радио.

Потом я повернулся к лежащей рядом Юли. Спокойно, посапывая, она спала лицом ко мне, а на лицо падали пряди. Я осторожно убрал их рукой, с улыбкой.

Последняя звезда проклевывалась сквозь разорванное маленькое облако.

Девушка задвигалась, из ее головы вылетали остатки ночного отдыха. Она открывала глаза.

— Проснулась…?

И тут повернулась ко мне: я только еще раз убедился в том, что она красива.

Ночь остыла и, как было видно из широкого окна, пустила по краю неба прозрачно-мглистое зарево. Пламень, несущая в себе холод: не в этом ли очарование весеннего утра?

Юли все лежала, с подушки окидывая на меня взглядом чистого ребенка. Ее волосы ольховой рекой сбегали на белую подушку, мягкими волнами рассыпались по ней.

— Грелль… Ты не знаешь, который час?

— Еще слишком рано… — Рука потянулась к ней, чтобы провести по прядям. — Спи сколько хочешь.

— А ты? — потом говорит она, обнимая мою ладонь, задержавшуюся в волосах. — Как ты себя чувствуешь?

И тогда, нежно усмехаясь, я пододвинулся к ней. Одеяло накрывает нас, греет, но только оголены плечи и руки.

Юли ждет моих слов. И я — губами в ее висок, шепотом:

— Мне хорошо и спокойно. Вот если бы так было всегда…

Но горькая тень падает на глаза. Я изменился в лице, погрустнел, но пока не отнимал ладони.

— Еще немного, и я отправлюсь…

— К Рональду? — спрашивает она, а ее выжидательный взгляд не питал в себе требование. Слишком простой, чтобы быть невыносимым.

Каждая нота моего голоса вынуждает оставаться серьезным.

— Это нужно, ты же знаешь.

И она понимала меня — вместо слов ответом было молчание. За окном еще светлее, но солнце еще не взмыло к небу. Оно лишь карабкалось к горизонту: пока только лучи выбились оранжевым полотном, щемили сердце своим необычным рассветом.

Юли повернулась в сторону окна, за стеклом которого медленно терялась ночь. Грудь поднималась под одеялом при каждом беззвучном вдохе. Я помню, как в эту ночь касался ее губами и пальцами, слышал, как девушка задыхается от моей неожиданной смелости.

Я хочу… повторить.

Короткая, но наполненная большим значением мысль проскочила в моей голове, и я сглотнул, понимая, что дернулся от напряжение кадык.

И сейчас, не дожидаясь еще каких-нибудь слов, я повис на ней. Наши обнаженные тела закрывал кусок теплой ткани. Даже под ним на близком расстоянии друг от друга высеклись искры возбуждения.

— Юли… — шептал я, пока искал ее руку, и вскоре под пальцами ощутились ее пальцы, держась за мои. Мои эмоции и чувства несутся от одного к другому. Я понял, что почти заслужил свободу, когда позволил себе сказать смертной:

— Можно мне еще раз сойти с ума?

Она снова, как непорочное дитя, заглядывает мне в глаза, а губы дышат возле моих.

Но я проглатываю сомнения, сжимающие за глотку; на миг задерживаю дыхание, нависая перед Юли, наклоняясь к ней.

Полувлажные подушечки моих губ, запомнивших сладость прикосновений, с сильным желанием хотят задеть ее губы; они почти касаются, двигаются в такт с моими, когда с воздухом вылетали слова Юли:

— Мне кажется, ты слишком сумасшедший…

— Признайся, тебе нравится это.

Она не успела сказать — мой поцелуй был подарен неожиданно, без разрешения, с нетерпением, с обрывками пылающей страсти. Я заново касаюсь ее и чувствую, что в текущей по венам крови необъяснимо потрескивает странное электричество. Мозг не функционирует, как у холодного шинигами, — ведь я почти утонул.

Целуя эту девушку, сжимая ее под собой, отдаваясь с каждым новым движением, я все чаще вопрошал себя, чем она может быть так прекрасна… Я не могу объяснить. Я еще раз вместе с ней — и жилах кровь горит огнем, не сворачивая чувства в пепел, а только распадаясь пронизывающими искрами.

Я забыл, что есть настоящее. Юли снова становится частью меня.

Фаланги ее пальцев снова сплетаются с моими, вжимаются в постель. И все повторяется.

Господи, как же я меняюсь…

Город светлеет. Еще один прожитый час.

Встаю.

В комнате стояла бежевая ширма, за прикрытием которой я натянул брюки, заправил рубашку, накинул поверх нее пиджак. Волосы — в хвосте.

Я осушил на кухне стакан воды, наблюдая за наступлением нового дня за окном. В квартире светлело. Поднимающееся солнце уже выпивало остатки предутренней дымки.

Скрепя сердце вернувшись в спальню, я еще раз посмотрел на спящую Юли и погладил по волосам, сказав то, что прочти никогда не произносил вслух.

— Спи, мой ангел…

Улыбнувшись, я оставил печать губ на ее виске.

***