Букет из мать-и-мачехи, или Сказка для взрослых

(«Хорошо, про Асю не сказала», – подумала Виктория, пытаясь дышать ровнее, – «не то бы остатки чая полетели ей в довольное розовое лицо… Пусть даже и правда… но как она может?!»)

Виктория сделала глубокий вдох, и, как можно равнодушнее объяснила:

– Когда у взрослого нормального человека случается инсульт, с ним происходит то же самое, разница лишь в локализации и объеме поражения. Его лечат, реабилитируют, обучают заново, считают больным – но никто не называет его дебилом, и заведомо недееспособным.

– Тем не менее… – пожала плечами учительница. Сбить спесь с нее было невозможно. – Это распределение происходит из-за системы обучения. Надо же определить, где и по какой программе ребенок будет обучаться. А если на настоящий момент он способен успешно освоить лишь программу для олигофренов, – то считается олигофреном. И неважно, что было причиной его состояния.

– Все равно… Это дико – называть одним словом абсолютно разных по уровню детей. А Арсен… Ты же сама знаешь, насколько ему можно все доверить; сама пользуешься его помощью! У него все получается с техникой, он ответственный… Он может работать, получать деньги, нормально жить…

– Да никому не нужны такие работники, что ты говоришь, Вика! Будь у него хоть сто раз золотые руки! У него стоит диагноз! Тут нормальным часто работы не найти, а кому нужно брать на себя ответственность? Ведь случись что – в любом случае обвинят того, кто взял на работу человека с диагнозом! Никому они не нужны… Разве что при самом интернате кого-то оставят – уборщиками, не более того… А профессии могут получить только нормальные: сироты или с задержкой.

Вроде бы и не поссорились… Но осадок остался.

Виктория с тоской думала, что же тогда говорить об Асе, знания которой вообще скрыты под слоем отчуждения… почти от всех. Играет она лишь с такими, как Арсен, – кто ее принимает, а не расспрашивает… Интеллект же раскрывает… практически только с ней, Викторией. Которая знает, как именно задать вопрос, чтобы та ответила. И то не всегда. Аутизм пока совсем малоизученная область. Да, впрочем, как и все, что связано с психикой… что бы там профессора бодро не говорили.

И, чтобы определить для нее школьную программу, после первого пробного курса, – ей прилепят олигофрению, – какие бы числа она ни умножала и ни делила в уме; какие бы логические задачи ни решала, – притом без всякой наглядности, вроде пресловутых счетных палочек, – что, по идее, является одним из критериев отсутствия олигофрении, – наличие абстрактного мышления, решение задач без наглядности. Как бы тонко ни понимала музыку… Эх… Ладно. Все-таки надо возвращаться в реальность.

А в реальности пришло время большой перемены. В кабинет, смеясь и догоняя друг друга, вбегали дети из соседних классов. Они визжали, гонялись друг за другом, и подбегали к Виктории, – поглазеть, пообщаться. Та автоматически достала из сумочки пакетик с конфетами и печеньем – большинство детей были надолго оторваны от дома; были и брошенные…

Дешевый авторитет, заработанный конфетами, ей был не нужен, – хотя бы уже потому, что она здесь временно, и до этих детей ей, в общем-то, дела не было.

Виктория вообще всегда отличалась тем, что практически никогда не делала ничего, чтобы показать себя в лучшем свете; любые ее действия были обусловлены лишь тем, к чему лежала душа в данный момент; или срабатывал какой-то, – зачастую неясный ей самой, – импульс. Она не испытывала общематеринской любви ко всем детям; да что там, частенько она вообще их недолюбливала… Не умела сюсюкать, причитать, агукать и умиляться… Словом, в ней явно отсутствовало что-то от общепринятой «женственности». И с этими детьми она общалась не так, как положено педагогу, а, скорее, как старшая сестра, – которая может послать подальше, если не в настроении; и дать реально ценный совет без нравоучений; рассказать что-то, что никогда не расскажут другие педагоги, общаясь почти на равных; всерьез озаботиться какой-то частной детской проблемой и выяснить ее, – но лишь тогда, когда ее действительно это заинтересовало… Она не была педагогом или прирожденной мамой, – воспитательницей; она общалась так, как умела. И этот стиль общения парадоксально притягивал детей к ней, когда она вовсе не преследовала эту цель.

Крайне заблуждался тот, кто мог подумать, что она что-либо делает специально. Она вообще, в любых отношениях и ситуациях, совершенно не умела играть. Если случалось, что она вела себя обворожительно, – то это происходило лишь само по себе… Если иначе просто не получалось.

Вот и сейчас, – угостить всех конфетами, – это был внезапный порыв, а не продуманное действие… Она могла захотеть доставить всем внезапную радость; а могла и тихо сидеть в углу, делая вид, что занята документами, если общаться настроения не было. Сегодня оно было.

Дети мгновенно окружили ее стол, но Арсен втиснулся между ними. Виктория сначала не поняла, что он собирается сделать. А он забрал у нее из рук весь кулек, – и раздал каждому по одной. Остальное вернул Виктории:

– Вот. Хватит.

– А себе что не взял? – удивилась она.