Букет из Оперного театра

Если бы актриса хотя бы выглядела счастливой, то можно было бы поверить во внезапно вспыхнувшую страсть. Но Холодная выглядела совсем не так, как выглядит счастливая женщина. Эта бледность, эта печаль в глазах…

К тому же было странно, что вокруг актрисы все время вьется Петр Инсаров и этот его друг, тоже француз (его имя Таня позабыла). Этот француз стал таким частым гостем на съемочной площадке, что, казалось, он тоже участвует в съемках фильма.

А между тем кто-то из знакомых девиц успел рассказать Тане, что француз работает в военной канцелярии Фрейденберга и по факту является очень важной шишкой. Почему же он все время торчит здесь?

Создавалось впечатление, что Инсаров и этот француз ни на секунду не выпускали актрису из-под своего контроля. Они терлись вокруг нее с обеих сторон и была очень странной эта внезапно возникшая связь, тем более если учитывать, что раньше Вера Холодная особой дружбы с Инсаровым не водила.

У Тани создавалось странное, ничем пока не оправданное впечатление, что эти двое словно подталкивают актрису к Фрейденбергу, следят, чтобы она не отходила от него ни на шаг. Но Таня не понимала зачем. Все это выглядело очень странно. И совершенно не прибавляло актрисе счастья. — Таню неприятно поражала печаль, застывшая в ее глазах.

Несколько раз она даже порывалась подойти к актрисе и поговорить. Но как только она решалась, возле актрисы тут же вырастал либо Инсаров, либо этот его друг. Либо сама Вера обсуждала съемки с режиссером или Харитоновым, и подойти к ней не было никакой возможности — да Таня и сомневалась, что актриса станет с ней говорить.

А между тем сердце ей подсказывало, что вокруг актрисы происходит что-то очень плохое — плетутся какие-то интриги, совершенно не доступные Таниному пониманию. И все указывало на то, что Холодную покрывает какая-то плотная завеса интриг и недоброжелательности.

И от этого у Тани постоянно щемило сердце. Не понимая, что происходит, и какое ей, собственно, дело до этой женщины, она постоянно следила за ней.

А между тем у Тани было достаточно своих собственных проблем, по сравнению с которыми любовные романы звезды могли показаться лишь детскими выходками.

В начале месяца ее кабачок на Садовой был закрыт военными властями. По распоряжению Гришина-Алмазова все, на его взгляд, подозрительные кафе, трактиры, кабачки, пивные и прочие забегаловки были закрыты — как местонахождения преступного элемента. Причем закрывались такие заведения без всяких правил, без компенсации и объяснений. Владельцам разрешалось только забрать свои личные вещи. И поделать с этим ничего нельзя было. Даже Японец не мог вмешаться в ситуацию. После неудавшегося покушения на Гришина-Алмазова он сам находился на нелегальном положении. Но, тем не менее, ресторан «Монте-Карло» — штаб-квартиру Японца на Торговой — никто закрыть не осмеливался. И Таня встречалась теперь со своими людьми именно там.

Так же плохо обстояло все и в бандитском мире Одессы. Неуемная энергия Гришина-Алмазова вставила такие палки в колеса, что людей элементарно стало не хватать. После облав и расстрелов у Тани осталась только четверть банды — остальные были либо в могиле, либо в тюрьме без всякой надежды выбраться.

На фоне всего происходящего Таня и сама понимала прекрасно, что очень странно интересоваться чужой судьбой в то время, как ее собственная висит на волоске. Но ничего не могла с собой поделать. Это было выше ее. И оставалось только думать, что все подозрения Тани были лишь результатом ее расстроенных нервов. Во всяком случае Таня очень на это надеялась.

В кабинете Японца на Торговой собрались шестеро: сам Японец, его бессменные адъютанты Гарик и Майорчик, новое доверенное лицо Моня Шор, Таня и самый старый вор, человек Тани Хрящ. Перед Мишкой на столе лежала небольшая красочная миниатюра — маленькая картинка, выполненная яркой эмалью, больше похожая на икону, чем на произведение искусства. И все шестеро, не отрывая глаз, смотрели на нее.

То, что там было изображено, в натуральную величину стоило целое состояние. И все это понимали.

— Это императорская священная купель, — Японец продолжал свой рассказ. — Из Казанского собора в Петербурге. Священный сосуд, в котором по традиции крестили всех членов императорской фамилии и их ближайших родственников. Выполнен целиком из червонного золота, а на эмалевых медальонах — видите, по бокам, бриллианты. А крест на днище купели выложен из сапфиров — потому, что сапфиры якобы водные камни, хорошо ладят с водой. — Он обвел цепким взглядом лица присутствующих. Все молча и внимательно слушали его рассказ, не отрывая глаз от картинки, лежащей на столе.

— В общем после шухера, шо да как, — продолжил Японец, откашлявшись, — купель перенесли в Казанский собор, да находилась она там недолго. Лапу на нее наложил кто-то из беляков, не знаю, шо за странствия там были, знаю только одно: за сейчас, в обстановке полной секретности, по железной дороге эту купель везут сюда, в Одессу. Это распоряжение Гришина-Алмазова, который, по слухам, собирается отдать купель Анри Фрейденбергу.