Букет незабудок

Ответа не последовало. Вся поза Владимира казалась напряженной, а на виске вздулась вена. Он сжимал челюсти так сильно, прожигая взглядом меня, что сомнений не оставалось: все эти годы волк в овечьей шкуре управлял Костей, подменяя действительное на желаемое в целях, которые были известны лишь кукловоду, засевшему в маленьком беззащитном городке. Подлец.

– Отец, не молчи, – Стас медленно двинулся в сторону Владимира, странным образом расставив руки в стороны. Что он задумал? Пока Костя разбирался с собственными воспоминаниями, то и дело задумываясь над новой пищей для ума, что я старалась выдавать ему дозированно, фраза за фразой, другие дети Смирнова тоже пришли в движение. Лишь Диана оставалась в стороне, нервно покусывая губы, не решаясь последовать примеру братьев. Двигаясь тихой поступью, Артур, Макс и Стас заходили с разных сторон, отрезая Владимиру путь к отступлению, и было в этом зрелище нечто зловещее, что не давало мне покоя. Я чувствовала тревогу, будто наблюдала за охотой двух хищных зверей с телевизионного экрана и трепетала, видя бедственное положение загнанной в угол косули.

– Я не понимаю, – отец побледнел от осознания, что обрушилось на него бурной рекой, собирая в единое полотно многолетнюю историю фальшивой дружбы. – Неужели все это время… ты!

Костя ткнул пальцем во Владимира, и было видно, как злость волнами находит на него, оседая внутри песчинками, что рано или поздно превратятся в пустыню без конца и края, войдя в силу. Отец расправил плечи и повернул голову с хрустом, разминаясь, сначала в одну сторону, а затем в другую. Он будто освободился от невидимых оков, а затем направился в сторону врага, который теперь был у нас одним на двоих.

– Ты! Использовал меня! – его голос раскатом грома разошелся по комнате, и тогда я заметила, как тело отца пошло мелкой, едва уловимой рябью. Противоестественной и почти иллюзорной, будто зрение начало подводить меня. Я натянула рукав кофты на ладонь и потерла лицо, но видение становилось лишь отчетливее. Владимир в ужасе ринулся к двери и на мгновение замялся, оказавшись перед Максом, но тот лишь смерил отца взглядом, препятствовать не стал. Заметив реакцию брата, Артур выругался и преградил Владимиру путь, но тот оттолкнул его и ринулся дальше. Как утопающий, он тянулся руками вперед, к спасению, надеясь вынырнуть, но Стас остановил его. Недолго думая, почти инстинктивно, доктор попытался оттолкнуть и Станислава, но ничего не вышло.

– Пусти, или нам всем конец!

Стас переглянулся с Дианой и Артуром. Макс убрал руки в карманы джинсов и принялся изучать узор на полу, не объясняя свой поступок. В эту минуту будто вершилась дальнейшая история семьи Смирновых, и меня удивило, как в одночасье большинство из них оказались готовы встать против отца. Похоже, невысказанный повод, появившийся в жизни ребят задолго до меня, витал в воздухе, и я могла только догадываться по каким-то мелочам, насколько давно Артур, Виола, Макс, Диана и Стас стали подозревать неладное, что творилось под крышей дома, который они считали родным.

– Где наша мать?

Владимир смерил Станислава взглядом, полным одновременно раздражения и омерзения, будто этот вопрос доставил ему физическую боль.

Мой отец снял куртку и бросил на пол, прямо под ноги, а затем перешагнул. Следом за верхней одеждой, без какого-либо стеснения, Костя принялся стягивать через голову водолазку с узким горлом – одну из тех, что во всевозможных пастельных и серых оттенках заполняли домашний шкаф и служили идеальным дополнением к официальному стилю следователя полиции маленького городка.

Я никогда не видела отца без кофты. Даже когда мы ездили в летний отпуск, в бассейн он надевал футболку. Раньше я не обращала на это внимания и только сейчас осознала, почему даже в стенах собственной квартиры Костя не позволял себе обнажать торс, что для мужчин, вспоминая, как легко мог выйти в гостиную отчим в одних лишь шортах, казалось мне, обычное дело.

Всему виной были глубокие шрамы, давно оставленные на его теле при обстоятельствах, о которых отец никогда не упоминал. В то время как одни линии расходились вширь бледной рубцовой тканью, будто следы оставлены когтями зверя еще в юности, другие, очевидно, были свежие. Едва зажившие тонкие линии выделялись розоватым контуром, и они тянулись в хаотичном порядке короткими штрихами, куда бы я ни посмотрела. Разрезы смотрелись настолько узкими, будто кто-то их выводил по телу отца заостренным концом лезвия ножа. Я вздрогнула от одной лишь мысли, кто и каким способом мог оставить эти шрамы. Было ли это как-то связано с семейным проклятием, я не знала, и хотела ли я действительно знать, разлинуют ли и мою кожу похожие отметины со временем?