Букет прекрасных дам

– Ну, Лев Толстой тоже не за три дня «Войну и мир» написал, – улыбнулась Люси, – и потом, у него была жена, Софья Андреевна, а Севочка один. Вернее, живет с мамой.

Я включил «дворники». Резиновые щетки с шуршанием побежали по ветровому стеклу. Насколько я знаю, у графа Толстого были большие сложности в семейной жизни. Дневники Софьи Андреевны, кстати, опубликованные только недавно, рассказывают о том, как мучилась графиня с мужем. Она не хотела спать с ним в одной комнате, не желала рожать детей и тяготилась ролью переписчицы рукописей. Лев Николаевич обладал завидной потенцией и без конца делал детей не только законной жене, но и служанкам. А переписывать «Войну и мир» литератор заставил супругу то ли десять, то ли двенадцать раз. Под конец жизни он вообще ушел из дома, покинул Ясную Поляну и умер на железнодорожной станции Астапово, не захотев обнять жену и детей.

Но Люси была уверена в обратном.

– Севушке только нужно создать необходимые условия. Около него должна жить самоотверженная женщина, готовая пожертвовать собой ради любимого.

Я молча вырулил на Кутузовский проспект. В каждой российской даме живет жена декабриста. Пешком за супругом в Сибирь, желательно, босиком по снегу, голодая в пути. И тогда она будет совершенно счастлива. Чем гаже парень, чем он противней, тем больше нравится представительницам прекрасного пола. Такой вот парадокс. Наши соотечественницы любят убогих, инвалидов, пьяниц. Вот и Люси взахлеб вещает о мужике, на которого даже плюнуть не хочется. Неожиданно меня охватила злость.

– А на какие доходы он существует, где служит?

Люси захлопнула рот, потом неуверенно ответила:

– У него мама есть, учительница.

– Понятно, – буркнул я и припарковался возле громадного здания.

Все ясно. Пока у «гения» была в наличии матушка, готовая на горбу тащить сына, а теперь, когда она скорей всего подустала, появилась Люси, способная взять на себя бремя материальных забот. Черт возьми, не думал, что Сева такой отвратительный. Может, зря я согласился на просьбу Люси. Но потом мой взгляд упал на ее тумбообразную фигуру, замотанную в соболя. Господи, ну кому такая может понравиться, даже если учесть, что в кармане у нее миллионы.

– Ванечка, – робко сказала Люси, – а завтра можете пригласить меня в театр?

Я покачал головой:

– Увы, я занят.

– Тогда в четверг, – не успокаивалась спутница.

– Ладно, – согласился я, кляня себя за мягкосердие.

Через десять минут я принимал из рук Розы, матери Люси, чашку с чаем. Беглый взгляд на их гостиную мигом раскрывал состояние и положение хозяев. Богатые, но не светские. Скорей всего, нажили капитал на торговле и совсем не книгами, а, например, куриными лапами или свиными копытами. Все тут выглядело, как говорит Николеттина домработница Тася, «богато». Бронзовая люстра, весящая, наверное, пуда два, с ужасающими хрустальными подвесками, лакированная, скорей всего немыслимо дорогая мебель, красный кожаный диван и такие же кресла. Зайди Николетта в такую квартиру, она бы потом на улице скривила носик и заявила:

– Фу, какая вульгарщина!

А это, господа, самое страшное обвинение в устах светской особы. Можно быть бедным, не беда, в конце концов, позволительно выглядеть немного смешным и неуклюжим, но вульгарным никогда.

Роза подвинула мне чашку из сервиза «Мадонна». Перламутровый фон и картинка из жизни крестьян восемнадцатого века. Пастушок играет на свирели, пастушка внимает ему, оттопырив ножку. Варварское великолепие. С Николеттой бы приключились корчи при взгляде на эту посуду.

– Ну, повеселились? – поинтересовалась Роза. – Что слушали?

– Баха, – сказала Люси.

– Моцарта, – одновременно выпалил я и растерялся.

Надо же, как глупо, мы не обговорили программу. Но Люси мигом нашлась:

– Да, а во втором отделении давали «Маленькую ночную серенаду». Восхитительно.

– Потрясающе, – добавил я, – волшебное произведение.

– Мне больше по душе Гендель, – заявила Люси.

– Дорогая, у вас безупречный вкус.

– Ах, так хочется теперь побывать в опере, – сказала Люси и быстро глянула на меня.

– За чем же дело стало, милая? – подхватил я. – Завтра, к сожалению, я занят, а вот через день с огромным удовольствием повезу вас в Большой.

– Спасибо, – потупилась лгунья, – если это вас не обременит.

– Для меня только радость сопровождать вас, – пел я.

Посидев с полчаса, я откланялся.

– Люси, проводи Ивана, – улыбнулась Роза и подмигнула мне, – не пойду в прихожую.

Я натянул пальто. Внезапно спутница поднялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

– Спасибо, Ванечка.

– Пожалуйста, Люси, – в тон ей ответил я и ушел, ощущая на коже легкое покалывание.

Девушке надо удалить усики над губой, сбрить или воспользоваться специальным кремом.

На следующий день утром, около одиннадцати, я подрулил к медучилищу номер девяносто два. В здании шли занятия, и в коридорах не было ни одного человека. Я пошатался по рассохшемуся паркету и нашел то, что искал, дверь с табличкой «Библиотека».