Если даже не считать эти последние статьи «Завещанием», можно установить, что в них отражены глубокие изменения во взглядах Ленина. Конечно, наряду с позитивными ленинскими высказываниями дает себя знать и растущее разочарование государственной и партийной бюрократией; две его последние статьи явились главным образом тревожным предупреждением против «постылой чиновничьей реальности». Но преобладала его оптимистическая оценка нэпа как продвижения к социализму. Он снова выражает уверенность, что путем тщательной экономии внутренние источники накопления в России смогут стать фундаментом индустриализации. Вместе с тем важно и то, что, определяя, хотя и в общих чертах, тип русского кооперативного социализма и ставя этот вопрос независимо от международной революции, Ленин тем самым подразумевает, что социализм в изолированной Советской России возможен. Его последние директивы партии не кажутся ни интернационалистическими, ни революционными; героическая традиция в них почти полностью отрицается открытым признанием нового реформизма:
…мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм. Эта коренная перемена состоит в том, что раньше мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т. д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переносится на мирную организационную «культурную» работу {547}
.Бухарин также переосмыслил свой большевизм в течение первых лет нэпа. Он особенно мало печатается в 1921 и 1922 гг. (что само по себе является признаком его молчаливого размышления); он в основном как бы оценивал и взвешивал различные перспективы. Он открыто рассуждал по поводу огромных трудностей, вставших перед взявшей власть революционной партией, и с грустью сравнивал их с простыми, четкими решениями раннего периода {548}
. Плоды его размышлений вскоре обнаружились, и к концу 1923 г. он сформулировал свои мысли по большинству проблем внутренней политики на период до конца десятилетия. А годом позже, как бы формулируя коллективное признание партией своей вины, он объясняет, как пробудилась новая мудрость. Воскрешая в памяти Марксово положение о том, что пролетарская революция может найти правильную политику через постоянную самокритику, он писал:В огне этой самокритики сгорают и исчезают без следа иллюзии детского периода, реальные отношения выступают во всей их трезвой наготе, и пролетарская политика приобретает иногда внешне менее патетический, но зато более уверенный, прочный, плотно прилипающий к действительности и потому гораздо вернее изменяющий эту действительность характер.
С этой точки зрения переход к новой экономической политике явился крахом наших иллюзий {549}
.Его собственные иллюзии относительно «военного коммунизма» начали рушиться в 1920 г., и к февралю 1921 г. Бухарин признал необходимость коренных перемен. Замена продразверстки, несомненно, была встречена им с полным одобрением, но с одним-единственным возражением во время предварительной дискуссии о новом курсе в Политбюро, возражением, вызванным тем, что Ленин настаивал на термине «государственный капитализм». В этом отношении Бухарину было, возможно, легче, чем Ленину, включить в свое понимание вопроса последующее развитие свободной торговли. Сущностью капитализма, доказывал он, является «капиталистическая собственность», а не рыночные отношения {550}
. По-видимому, он относился с меньшим энтузиазмом к иностранным концессиям (не нравилась ли ему сама идея или он считал ее невыполнимой — остается неясным) и потому раньше подчеркнул значение внутренней и внешней торговли. Но то, что он полностью одобрял новую политическую линию, было очевидно. Среди циркулировавших в партии официальных материалов, популяризировавших эту политику, фигурировала и его статья «Новый курс экономической политики» {551}.