Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938

После поражения Бухарина в 1929 г. сталинисты-критики стали отзываться о нем, как о советском Бернштейне ^{533} — интересная аналогия, которая, впрочем, доставила своим приверженцам некоторое неудобство. Незадолго до смерти Энгельс, один из основоположников марксизма и наставник Бернштейна, завершил работу, в которой он как бы пересматривает ортодоксальную доктрину, утверждая, что в некоторых странах пролетариат может прийти к власти легальным путем, без революции. Бернштейн использовал это «последнее завещание», защищая свою решительную ревизию марксизма и отход от радикализма ^{534}. В период между 2 января и 9 февраля 1923 г., после перенесенного в конце декабря 1922 г. второго удара, Ленин продиктовал пять коротких, тематически связанных статей: «Странички из дневника», «О кооперации», «Как нам реорганизовать Рабкрин», «О нашей революции», «Лучше меньше, да лучше». Они стали его последними статьями. Вскоре Бухарин начал доказывать, что они являются его «политическим завещанием», «его директивой» и означают важное изменение в ленинских взглядах на нэповскую Россию и строительство социализма: «Ильич… начал диктовать политическое завещание и на краю могилы сказал вещи, которые десятками лет будут определять политику нашей партии» ^{535}. Бухарин заявил, что его собственная программа основана на этом «завещании». О значении пяти статей спорили в течение всего десятилетия; некоторые большевики соглашались с Бухариным, другие отрицали, что Ленин изменил свое мнение по существенным вопросам и цитировали взамен раннего Ленина. Были и такие, которые настаивали на том, что реформизм Ленина проистекал из того, что он был болен и находился в состоянии депрессии и, следовательно, не может быть принят всерьез ^{536}. Разноголосица среди большевиков в немалой степени происходила от неоднозначности ленинского теоретического наследия.

Впервые Ленин высказался о своем понимании нэпа в мае 1921 г. в статье, озаглавленной «О продовольственном налоге». В ней он определял новый курс как возврат к государственному капитализму, подчеркивая эту внутреннюю связь длинной выдержкой из своего собственного выступления в мае 1918 г. в защиту государственного капитализма против «левых коммунистов». Крупные капиталы, общественный и частный, будут снова объединены и противопоставлены менее прогрессивным мелкобуржуазным элементам. Это единственно осуществимый переход к социализму в крестьянской стране. Ленин перечислил четыре формы государственного капитализма, присутствовавшие в экономике в 1921 г.: иностранные концессии (Ленин оптимистически верил, что западные капиталисты станут охотно вкладывать капиталы в Советской России); привлечение капиталиста в качестве торговца, работающего под контролем государственных органов; сдача в аренду предпринимателю-капиталисту государственной собственности. Не упоминая принадлежащие государству крупные действующие предприятия, Ленин подразумевает, что они являются социалистическими, — позже он назовет их предприятиями «последовательного социалистического типа» ^{537}.

Ленинское сопоставление 1921 г. с 1918 г., когда он мысленно видел сближение нового Советского государства с частными индустриальными учреждениями, было поверхностным и шатким [29]. В отличие от 1918 г. государство теперь контролировало большинство промышленных предприятий, а крупного частного капитала больше не существовало. Более того, в 1918 г. Ленин не пользовался понятиями свободной торговли и поэтому в своей первоначальной версии государственного капитализма умалчивал о вопросе рыночных отношений ^{538}. Когда он написал статью «О продовольственном налоге», торговля была еще ограничена, но в 1922 г., когда она стала национальным явлением, он был вынужден квалифицировать обычную торговлю как капитализм и включить ее в общую систему государственного капитализма. Кроме того, что его теоретическая концепция была противоречива и почти непонятна, Ленин нарисовал мрачную картину России после четырех лет революции. Согласно Ленину, как позже заметил Бухарин, казалось, что был только «крошечный островок социализма, а все остальное — государственный капитализм…» ^{539}.