Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938

Так, начиная с 1930–1933 гг. Бухарин стал играть наименее значительную политическую роль со времени революции. Но он был видной фигурой, поэтому даже самая скромная его деятельность обретала известное значение. Например, в своих очерках на темы культуры, философии и науки, о Гете, Гейне, Дарвине, Маяковском и Брюсове он придерживался подлинно марксистского подхода в стране, где серьезный марксизм все больше подвергался пренебрежению и забвению ^{1416}. Его большая статья «Учение Маркса и его историческое значение», написанная в 1933 г. к 50-летию со дня смерти основоположника марксизма, была, возможно, последним документом классического марксизма, опубликованным в сталинской России. В числе прочего в ней выдвигался марксистский тезис о том, что основной функцией государственной власти является обеспечение процесса эксплуатации; напоминание об этом шло вразрез с официально проповедуемым в 30-х гг. этатизмом и незамедлительно вызвало соответствующую критику ^{1417}.

Однако больше всего Бухарина занимала наука и ее развитие в Советском Союзе. Будучи руководителем исследований в области промышленности, он организовывал новые научно-исследовательские учреждения, число которых неизмеримо возросло в начале 30-х гг., и много писал о соответствующих проблемах. В этот период в Советском Союзе впервые в мире была сделана попытка ввести планирование научных исследований и разработок, значение которого теперь признается повсеместно. Бухарин сыграл ведущую роль в этом новаторском предприятии, и его статьи и речи о методологических и теоретических аспектах планирования научных исследований, по мнению одного из западных историков науки, действительно были очень важны и, «даже сейчас пригодились бы в качестве источника для научных администраторов, в том числе и в демократических странах» ^{1418}.

Помимо этого, многочисленные высказывания по вопросам науки и техники позволяли Бухарину без лишнего политического риска критиковать сталинскую пятилетку и отстаивать свои собственные взгляды, подвергнутые теперь поруганию. Он делал это двумя способами. Во-первых, в 1929–1933 гг. он не уставал доказывать, что основой подлинной коллективизации должна служить техническая революция, и поэтому «научно-исследовательская сеть должна расти быстрее, чем даже ведущие головные отрасли социалистической тяжелой индустрии» ^{1419}. Это положение одновременно ставило под сомнение сталинский принцип преимущественного упора на тяжелую промышленность, отвергало владевшую им «гигантоманию» и доказывало важность преданных забвению «качественных показателей» промышленного развития. Другой критический прием Бухарина был связан с его определением «разумного планирования», являвшимся попросту конкретным воплощением его общей концепции экономического планирования. План научных исследований, например, должен избегать «бюрократических извращений» путем сочетания централизованных заданий с децентрализацией и автономией, он должен быть основан на «гибкости и эластичности», должен учитывать возможность непредвиденных обстоятельств и предусматривать «известный резерв» времени для своего выполнения. Не надо большого воображения, чтобы увидеть в этих рекомендациях и сопровождающей их бухаринской критике «пошехонско-бюрократическо-головотяпского метода планирования» продолжение его нападок на первую сталинскую пятилетку и предложения по второму пятилетнему плану ^{1420}.

По всей видимости, отношения Бухарина с появившейся в руководстве умеренной фракцией зародились именно в этой связи. Влиятельным членом умеренного крыла в Политбюро был Орджоникидзе, не терявший дружбы с разбитыми оппозиционерами. В 1930 г. он принял у Куйбышева руководство ВСНХ, а после организации в 1932 г. Наркомтяжпрома стал главой этого ключевого органа. В связи с этим, 1930–1933 гг. Бухарин был подчинен ему административно, и, когда Орджоникидзе начал свою успешную кампанию за более сбалансированный, реалистический второй пятилетний план, Бухарин стал занимать в этом наркомате все более видное положение и иногда даже официально представлял его в отсутствие Орджоникидзе ^{1421}. К 1932 г. он стал членом коллегии наркомата и комиссии по разработке нового плана, что явилось замечательным поворотом для человека, чьи взгляды на планирование и индустрию Сталин окрестил враждебными ^{1422}.