Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938

Два последовавших затем события послужили новой иллюстрацией особой роли, которую играл Бухарин в политике реформистов. Первое — учредительный съезд Союза советских писателей, собравшийся с большой помпой в августе 1934 г., чтобы отметить создание новой организации, объединявшей всех советских писателей. Глядя ретроспективно, съезд этот представляется началом еще худшей, чем прежде, регламентации литературы, которой был навязан принцип социалистического реализма. В то время, после четырех лет яростной «классовой борьбы на литературном фронте, писатели и художники радовались ему как началу официальной либерализации, как поводу для, великих надежд, прекрасных ожиданий» ^{1432}. Одной из главных причин такого оптимизма явилось появление Бухарина в числе трех официальных ораторов. Он был известен как противник партийного диктата в литературе и даже, в 30-е гг., как заступник опальных писателей ^{1433}, и поэтому его присутствие на трибуне могло показаться оправданием надежд на примирение между режимом и творческой интеллигенцией.

Его яркая трехчасовая речь подкрепила такое впечатление и затмила официальное выступление Горького и будущего сталинского сатрапа в области культуры А. Жданова. Темой бухаринского выступления была советская поэзия, однако на самом деле он говорил об опасности того, что «обязательные директивы» партии в литературе после 1929 г. приведут к «бюрократизации творческих процессов» и сослужат «плохую службу всему делу развития искусств». «Пересказ газетной статьи» и «рифмованный лозунг» (приятный сталинскому руководству), заявил он, «это, разумеется, уже не искусство». Социалистическая культура нуждается в «могучем, богатом, многообразном искусстве», одушевленном гуманизмом и охватывающем «весь мир эмоций, любви, радости, страха, тоски, гнева и т.д. до бесконечности — весь мир хотений и страстей…» Такое искусство, настаивал он, способно вырасти только из «многообразия и высокого качества», из «широкой свободы соревнования в творческих исканиях». Чтобы особо подчеркнуть свои доводы, он отверг официально признанных агитационных поэтов как устаревших и долго хвалил опальных лирических поэтов, и в особенности вызывающе аполитичного Бориса Пастернака ^{1434}.

Поразительная откровенность и либеральность бухаринских замечаний привели в бешенство «агитационных» писателей, но вызвали восторг подавляющего большинства аудитории, наградившей его приветственными возгласами. Сообщают, что «многие писатели буквально бросались друг другу в объятья и, захлебываясь от восторга, говорили о перспективах подлинного свобождения искусства» ^{1435}.

К сожалению, в итоге либерализация и культурная «оттепель», символизировавшаяся бухаринским выступлением на съезде писателей, оказались недолговечными. Три года спустя умеренных членов Политбюро не будет в живых, Бухарин окажется в тюрьме, а многие из делегатов-писателей сами станут жертвами террора, и сталинская печать назовет бухаринскую речь злостной попыткой «дезориентировать советских поэтов и писателей» ^{1436}.

Другим важным событием, связавшим Бухарина с реформами сверху, явилось учреждение в 1935 г., в феврале, комиссии по составлению новой советской конституции. Она состояла из тридцати двух членов и формально возглавлялась Сталиным. Бухарин, тоже входивший в ее состав, доверительно сообщил позднее, что он один, при некотором содействии со стороны Радека, написал этот документ, «от первого до последнего слова» ^{1437}. Поскольку в этой работе принимали участие юристы, а принятию конституции в декабре 1936 г. предшествовало длительное общественное обсуждение, это заявление, скорее всего, не отражает истины, хотя вполне вероятно, что Бухарин подготовил или отредактировал окончательный ее вариант. Во всяком случае, в то время было, видимо, широко известно, что он играл ключевую роль в разработке этого документа (официально названного Сталинской конституцией и остающегося в силе по сей день) [36] и в особенности в разработке содержавшихся в нем положений о всеобщем и тайном голосовании, о возможности участия в выборах нескольких кандидатов и четко определенных гражданских правах ^{1438}. И хотя мало кто, в том числе и сам Бухарин, серьезно относился к официальным утверждениям, о том, что конституция гарантирует настоящую «демократизацию», она послужила для многих членов партии и беспартийных лишним доказательством наступления эры гражданского мира и законности: в новой конституции «народу отведена много большая роль, чем в прежней… Теперь с ним нельзя будет не считаться» ^{1439}.