Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938

Отдельные пункты обвинительного заключения преследовали различные цели. Некоторые приписывали соперникам Сталина преступления, в которых подозревали его самого, например убийство Кирова. Другие были явно сфабрикованы для того, чтобы свалить на других грандиозные провалы сталинского руководства после 1929 г., как, например, обвинение в том, что Бухарин и другие подсудимые организовывали «кулацкие восстания» и травили скот во время коллективизации, а также сговорились оставить население городов без товаров, в числе прочего приказав своим агентам подмешивать битое стекло в пищевые продукты ^{1517}. Однако общей целью этих обвинений и самого процесса была дискредитация и осуждение на веки вечные всех антисталинских идей и всего старого большевистского руководства, исключая Сталина (и, скрепя сердце, Ленина), как «зловонной кучи человеческих отбросов», то есть, по сути дела, мрачная коронация Сталина и сталинизма. Сталинские слова по поводу ареста Бухарина в 1937 г. сделались (устами его резонера — прокурора Вышинского) политическим обвинением на этом процессе:

Историческое значение этого процесса заключается раньше всего в том, что на этом процессе… показано…что правые, троцкисты, меньшевики, эсеры, буржуазные националисты и т. д. и тому подобные являются не чем иным, как беспринципной, безыдейной… бандой убийц, шпионов, диверсантов и вредителей…

Троцкисты и бухаринцы, т. е. «право-троцкистский блок»… это не политическая партия, политическое течение, это банда уголовных преступников, и не просто уголовных преступников, а преступников, продавшихся вражеским разведкам, преступников, которых даже уголовники третируют, как самых падших, самых последних, презренных, самых растленных из растленных ^{1518}.

Согласно сталинскому плану, Бухарину предстояло сыграть ведущую роль в представлении доказательств этих обвинений против старых большевиков. Он являлся крупнейшим символом досталинского большевизма и виднейшим из руководителей партии, представших перед судом (Троцкого судили и приговорили заочно), и поэтому был для членов партии и осведомленных граждан центральной фигурой на этом процессе ^{1519}. Его виновность, служившая предметом разбирательства в большей части восьмисотстраничного судебного дела, должна была символизировать виновность большевизма. Как вспоминает один из очевидцев, Бухарину «отводилась роль князя тьмы… Он стоял за каждым злодейством, рука его ощущалась в каждом заговоре. Черня себя, каждый заключенный не забывал очернить и Бухарина… Затаенные воспоминания о славном прошлом стирались начисто». С помощью послушных подсудимых Вышинский использовал любую возможность, чтобы изобразить всю политическую биографию бывшего «любимца» партии как «верх чудовищного лицемерия, вероломства, иезуитства и нечеловеческой подлости». Как заключил прокурор, «лицемерием и коварством этот человек превзошел самые коварные, чудовищные преступления, какие только знала человеческая история» ^{1520}. Наконец, лишь одному Бухарину было инкриминировано преступление из преступлений — попытка отцеубийства, а именно, замысел убийства Ленина в период дискуссии по Брестскому миру в 1918 г.

В течение года, проведенного Бухариным в тюрьме, Сталин и его следователи требовали от него полного сотрудничества (признания и участия в судебном заседании) в этой жуткой инсценировке. На всем протяжении большого террора, да и вообще до самой смерти Сталина, подобные требования предъявлялись к тысячам столь же безвинных заключенных. Уже не секрет, почему столь многие из них во всем сознались. В 1937 г. в советских политических тюрьмах широко практиковались жесточайшие пытки, многонедельные изнуряющие допросы («конвейер») и бесчисленные расстрелы без суда. Над мужчинами и женщинами чинились дичайшие расправы. Один из советских историков назвал этот период самой ужасной страницей русской истории ^{1521}. Многим заключенным как-то удавалось держаться до конца, и их пытали до смерти или расстреливали, не добившись признания. Те, кто «сознался», сделали это по понятной причине: их вынудили к этому физическим или иным давлением. Некоторые большевики признались, быть может, в силу мотивов, сходных с рубашовскими, однако, как сообщил нам один из прошедших через все это, для подавляющего большинства страдальцев сталинских застенков «Слепящая тьма» «явилась бы объектом издевки» ^{1522}.