Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938

Помимо поверхностных замечаний относительно национализации, Бухарин тогда почти ничего не внес в поиски жизнеспособной экономической политики. Он туманно высказывался о конце рыночных отношений и переходе к планированию, по существу ничего не говоря о сельском хозяйстве. Оба компонента его «левого коммунизма» — пылкая защита революционной войны и сдержанная критика ленинских экономических предложений — отражали его собственную неуверенность и растерянность по поводу внутриполитических целей и задач партии. Как он говорил десятью годами позже: «Тяжести внешние, крупнейшие затруднения внутри, все это — представлялось тогда нам — должно быть разрублено мечом революционной войны» ^{322}.

В начале лета 1918 г. споры по экономическим вопросам, как и все левокоммунистическое движение, неожиданно подошли к концу. Умеренные ленинские предложения были отброшены, и был принят совсем другой, радикальный курс, ставший известным как «военный коммунизм». Примирительный «государственный капитализм» начала 1918 г. остался в истории полузабытой «мирной передышкой» ^{323}.

Новый радикализм в экономической политике партии возник не как уступка левым, как иногда думают, а в ответ на создавшуюся опасную ситуацию. В конце июня, из-за боязни, что крупные предприятия на оккупированных территориях могут перейти в собственность Германии, Советское правительство постановило национализировать «все важные отрасли промышленности». Подобным же образом растущая угроза голода в городах придала аграрной политике в мае и июне острый классовый характер и привела к насильственной реквизиции зерна^{324}. Еще более важно, однако, то, что в июне и июле разгорелась гражданская война и началась иностранная военная интервенция [20]. В следующие два с половиной года окруженные белой армией и войсками Японии и западных держав и управлявшие далеко не всей территорией России большевики в борьбе за выживание поставили все наличные ресурсы под партийный и государственный контроль.

В результате возник «военный коммунизм» — крайний пример экономики в условиях гражданской войны. Стремясь использовать все ресурсы для военной победы, государство упразднило или подчинило себе автономные посреднические институты. Так, профессиональные союзы были использованы для подъема производства, а широкая сеть потребительских кооперативов контролировала распределение. Нормирование продуктов, реквизиции, примитивная меновая торговля вытеснили нормальную торговлю; рынок (кроме черного) перестал су-шествовать. Официально стимулируемая инфляция стремительно превратила Россию в «страну миллионеров-бедняков»: деньги обесценились и не выполняли больше своей функции. «Военный коммунизм», как писал впоследствии один бывший большевик, был прежде всего экономической политикой периода военной блокады и борьбы за политическое выживание: «Во-первых, реквизиция в деревне, во-вторых, строгое нормирование продуктов среди городского населения, которое было распределено по категориям, в-третьих, полная „социализация“ труда и производства, в-четвертых, чрезвычайно запутанная и жестко нормированная система распределения…» ^{325}.

Наиболее характерной чертой периода 1918–1921 гг. было широкое «огосударствление» экономической жизни — часто употреблявшийся термин, который точно отражал происходившее. Государство захватило все экономические рычаги в пределах досягаемости, и начала стремительно расти огромная, громоздкая бюрократия. Кооперативы, профсоюзы, сеть местных экономических советов превратились в бюрократический придаток государственного аппарата. ВСНХ, ответственный теперь, в сущности, за все промышленное производство, создавал одно учреждение за другим. В 1920 г. количество бюрократов по отношению к производственным рабочим увеличилось по сравнению с 1913 г. вдвое ^{326}. Мечта о государстве-коммуне сгорела в огне гражданской войны; единственной общей чертой Советской республики и Парижской Коммуны оставалось лишь осадное положение.