Бухенвальдский набат

Неправды здесь ни капли нет.

Лежал на койке госпитальной

полумертвец.
И падал свет
на странный взгляд его, печальный.
Не то уснул, не то дремал он,
укрытый мягким одеялом,
не то утих он навсегда
и погрузился в вечный холод...

Врач-капитан промолвил: — Да...

А жаль, солдат еще так молод!
Спускалась ночь.
Спускалась клеть
в подвал, в сырое подземелье...
Приблизилась неслышно Смерть,
уселась на краю постели.
—    Ну что ж, пора и на покой, —
сказала сипло, глуховато.
Солдат отвел ее рукой:
—    Нет, врешь, старуха, рановато,
до срока не хочу истлеть
твоим, карга, сожженный зельем!

Всю ночь покачивалась клеть

меж койкою и подземельем.

Ломало утро рубежи.

Солдат откинул одеяло...
у койки девушка стояла
и ласково спросила: — Жив?
Солдату протянула руку
и положила на плечо.
А он, все видя ту старуху,
шептал в бреду: — Мне горячо...
В пространстве сумрачном, безбрежном,
кровать качалась и плыла.
Пред ним в одежде белоснежной
сама Снегурочка была.
Но не из сказочного царства —
из лебединых рук ее
он принял воду и лекарство,
впадая снова в забытье.
А Смерть невидимо сидела
у изголовия его.
—    Старайся, девка, это — дело,
хе-хе... Посмотрим, кто — кого?..
Моя коса остра как бритва...

Двенадцать суток длилась битва.

Сестра махала полотенцем,

дул на больного ветерок,
кормила с ложки, как младенца,
за каждый радуясь глоток.
А он смотрел в глаза сестренке —
как много было в них тепла,
из них, казалось, струйкой тонкой
солдату в сердце жизнь текла...

Старалась Смерть.

Но как на камень
наткнулась вдруг ее коса.
Старуха развела руками
и прохрипела:
— Чудеса!
Веками я живых косила.
А тут, поди, девчушка, вот!..

И от солдата отступила:

—    А ну вас! Дел невпроворот!

Солдат и до сих пор живет!

1959

* * *

Часами мы толпимся у холста:
деревья, пруд, кувшинками покрытый, —
обычная земная красота
нам кажется чарующим открытьем.

Художник ты. И это полотно

тебя за все труды вознаградило.
А помнишь ты, как мать давным-давно
земную красоту тебе открыла?

Она тебя водила по лугам

и по лесным извилистым тропинкам,
учила слушать утром птичий гам,
показывала каждую травинку...

Наследником ее высоких чувств

ты в мир вошел и стал жрецом искусств.

1959

* * *

Есть край у океанов и лесов,
есть даже у галактик очертанья.
Но безгранична матери любовь,
вместившая в себя все мирозданье.

В ее глазах — не отраженье дня,

не преломленье солнечного света.
Они — источник вечного огня,
без матери зачахла бы планета.

Ей с уваженьем в пояс поклонись,

она того сторицей заслужила.
Тебе она открыла неба высь,
и кровь ее в твоих струится жилах.

Ты можешь все молитвы отвергать,

но помни как святыню слово — Мать!