Бухенвальдский набат

И опять его внимательно слушают, но молчат...

Так и прошел весь рабочий день. Люди не доверяют друг другу, боятся выдать себя неосторожным словом. Но я все время помню слова Генриха: "познакомишься с хорошими людьми". Значит, здесь случайных людей нет. Значит, надо расшибить это недоверие. В Бухенвальде нельзя жить замкнутым одиночкой. Пропадешь!

На другой день я решаюсь разбить ледок молчания. И в этом мне помогают новый человек в команде Сергей Котов и мой обидчик Жорка...

Я рано пришел в процедурную, прямо после поверки, не заходя на блок. В комнате был один Жорка. Я сел у стола, спиной к нему. Он заговорил сам:

- Простите меня, Иван Иванович. Сам не знаю, как получилось. Мозги затуманились.

Не поворачиваясь к нему, бросаю зло и презрительно:

- Мозги твои не при чем. Чтоб оскорбить человека, ума совсем не надо. Можно избивать и мучить человека и даже находить в этом удовольствие.

- Так ведь это только фашисты...

- Вот ты у них и учишься. Многие тебя, оказывается, знают. Три дня назад, когда здесь ожидали отправки на транспорт, ты за что избил заключенного? За то, что он к печке подошел?

Я уже повернулся к нему и ждал ответа. Жорка мялся с ноги на ногу.

- Тебя здесь держат, чтоб ты мазь втирал чесоточным. А ты брезгуешь, их заставляешь это делать! А кто за тебя полы здесь моет? Тоже чесоточные. А ты подумал, что они приходят сюда после каторжной работы? Впрочем, что с тобой говорить?! Разве до тебя дойдет?!

Мне даже не хотелось говорить с ним, и я снова повернулся к нему спиной. Все-таки он прервал молчание:

- Как же так вы говорите, Иван Иванович - "не дойдет"? Уже дошло. Мне вчера здорово вправили мозги.

- Не знаю, как тебе вправили мозги, но одного ты все-таки не понимаешь: иной раз оскорбление для человека сильнее физической боли. Меня в лагерях часто избивали, но я знал: бьют враги - и ничего другого от них не ждал. А тут от своего пинок получил, да еще от такого молокососа, как ты. Никогда не пойму, как человек может стать таким. Наверное, и не воевал никогда и не знаешь, почем фунт лиха...

- Я воевал, а в Бухенвальд попал за побег из лагеря военнопленных...

Час от часу не легче: не поймешь, что делается с людьми. С отчаянья они, что ли, дуреют? У меня уже стала как-то пропадать к нему злость. Говорю примирительно:

- А вот ты сегодня возьми и расскажи нашей команде, как попал в Бухенвальд, а мы послушаем да посмотрим, чего ты стоишь...

Жорка оживился:

- Ладно, Иван Иванович, я приду, вы позовите, когда надо...

Собралась вся команда.

Снова, как вчера, мы старательно свертываем бинты. Передо мной за столом сидит новенький. Когда я работаю, вижу только пару узких костлявых рук, быстро и ловко расправляющих бинты, я едва успеваю свертывать их в трубочку. Если я поднимаю глаза, мой взгляд упирается в большие очки, за которыми почти не видно маленького тощего лица. За стеклами внимательные, немного грустные глаза. В одно мгновение, когда я задержался взглядом на его лице дольше обычного, глаза за стеклами расцвели лукавинкой, а губы растянулись в широкую добрую улыбку. Вполголоса, чтобы слышал только он, я спросил:

- Вы военнопленный?

Он ответил так же тихо:

- Да. Был политработником.

Заметив мою заинтересованность, вдруг так же тихо произнес:

- Не удивляйся моей откровенности, Иван Иванович, я тебя знаю.

Я все еще осторожен:

- Кто же тебе рассказал обо мне?

- Василий Азаров, наш блоковый и Генрих.

- С Василием Азаровым я действительно знаком, Генрих здесь, а твоего блокового я не знаю...

- Зато он тебя знает и довольно основательно. Наверное через немецких коммунистов. Так что будем знакомы, Иван Иванович. Я - Котов Сергей. Давно хотел с тобой познакомиться и, как видишь, все-таки добился этого.

- Очень рад, что приобрел знакомство еще с одним советским человеком. Так, значит, Василий Азаров говорил обо мне?

Странно у нас началось знакомство с Василием... Сидим мы как-то с Логуновым и Никифоровым на штабеле досок в малом лагере, мирно беседуем. А рядом с нами вертится какой-то заключенный, норовит вступить в разговор. Не нравится он нам: лицо холеное, сам упитанный, крепкий. Совсем не похож на нас - заморышей. Мои приятели не допускают его в разговор, подковыривают, уже готовы и руки в ход пустить. А он ничуть не обижается. Говорит, что всех нас знает. И рассказывает, за что я в Бухенвальд попал, перечисляет, сколько раз Валентин из плена убегал, и о Яшке все правильно говорит. Что такое? Откуда он взялся? Так мы и не стали с ним разговаривать, а он нет-нет да и подойдет к кому-нибудь из нас, спросит что-нибудь.

Значит, не напрасно он кружился около нас...

- Тебя вчера обидел Жорка, - продолжал Сергей. - Видишь, среди насесть и такие, которые позорят звание советского человека.

- Знаешь, Жорка, наверное, все-таки не такой. Не случайно он все же в Бухенвальд попал. Надо что-то понять в нем и воздействовать на него. Давай его позовем, пусть сам расскажет о себе.

И не дожидаясь согласия Котова, я крикнул Жорку. Он появился тут же.

- Вот я и товарищ Сергей просим, чтобы ты рассказал о себе, - сказал я громко, так, чтоб все слышали.